Этот эпизод времен службы на заставе мне вспомнился потому, что интерес мастеров кино к пограничным войскам с новой силой проявился и на моем новом месте службы. Первой ласточкой было появление в части молодой москвички, назвавшейся режиссером-оператором киностудии «Моснаучфильм» и предъявившей командировочное удостоверение Политуправления Пограничных  войск КГБ СССР.
  — Татьяна Гутман, — представилась наша гостья, — дочь Ильи Семеновича Гутмана, режиссера фильмов «Битва за Москву» и «Освобождение Польши», то есть второго и шестнадцатого фильмов из сериала "Освобождение".
   — Мой папочка большой юморист, — продолжала Таня свое знакомство со мной, — после того, как он получил Ленинскую премию и звание народного артиста РСФСР, он говорит, что он теперь "еврей всего Советского Союза". А значит ничего и никого не боится. А я и так никого и ничего не боюсь, вот рванула в одиночку в воинскую часть, когда узнала, что у вас учатся на кинологов ребята, которые сами вырастили и подготовили к службе на границе овчарок, и были призваны на службу в пограничные войска. Есть у вас такие?
    — Конечно же есть, — ответил я, — можете хоть сейчас встретиться с ними. Это действительно особая категория наших курсантов. Их у нас восемнадцать человек, общение с ними будет для вас, творческого работника, очень интересным. Но, мне кажется, что вас  не меньше заинтересуют и собачки из нашего постоянного контингента, так называемые "сержантские", которые используются для обучения курсантов. Это настоящие артисты, способные показать все-то, что хотелось бы вам зафиксировать на пленке.
    Мы отправились к месту, которое у нас называлось "стройдвор", где в вольерах содержалось около трехсот овчарок и несколько спаниелей. При нашем приближении лес ожил от многоголосого лая, животные почувствовали приближение постороннего человека. Возле первого же вольера Татьяна стала извлекать из кофра кинокамеру.      
   — Этого уже снимаем, — воскликнула она, увидев семидесятикилограммового пса по кличке "Граф". Благодаря густой  длинной шерсти пес походил на медведя.
    Я отослал подбежавшего дневального по вольерам за хозяином "Графа" и несколькими другими сержантами.
    — Нам придется немножко подождать: "Граф" может обидеться на то, что его снимают в вольере. Он умеет не только стоять на задних лапах за решетчатой дверью.  Пойдем посмотрим остальных "артистов".
   Пока мы ходили вдоль вольеров, появились сержанты, командиры отделений курсантов, и несколько их воспитанников с дресскостюмами для занятий с собаками.
Для съемок были отобраны "Граф", "Акка" и спаниель по кличке "Жанна". "Жанна" использовалась на Олимпиаде-80 и имела на своем счету серьезные обнаружения оружия и взрывчатых веществ при досмотре вещей гостей.
    Снимали общую дрессировку, преодоление собаками полосы препятствий, задержание нарушителей государственной границы, обнаружение закладок наркотиков и взрывчатых веществ в чемоданах. Интервью с курсантами, среди которых были и прибывшие на службу со своими собаками, и их воспитателями-сержантами.
    Когда все операторские сумки была до отказа забиты пленками с отснятым материалом, я проводил едва державшуюся на ногах от усталости Татьяну в гостиницу части.  
    — Мой фильм будет называться «С другом на границу». Думаю, что он будет принят худсоветом и появится на экранах телевизоров, — сказала гостья на прощанье.
    В память об этой встрече у меня осталась книжка с дарственной  надписью. Татьяна написала в стиле своего отца-юмориста "На память о встрече в Великих Мостах от режиссера и редактора фильма «С другом ЗА границу».
    С этого мои встречи с журналистами и кинематографистами только начинались.

   Присвоение очередного звания майор.

   К званию "майор" я  шел целых десять с половиной лет. В целом это было нормально. Три, три и четыре года — такова была обычная периодичность присвоения званий от лейтенанта до майора. Да еще все зависело от занимаемой должности. Абсолютное большинство должностей офицеров на пограничных заставах было в рамках категории "капитан". Майорами, например, в Одесском погранотряде могли стать только начальники трех застав, одна из которых была именная, а две — с увеличенным штатом. Все остальные так и  уходили в запас пятидесятилетними капитанами, "обветренными, как скалы".
    Я мог считать себя баловнем судьбы, "удачником" из-за того, что все случилось почти в срок.

    Как бы там ни было, а это произошло. Вечером 31 мая 1981 года мне позвонил дежурный по части и сообщил, что принял телефонограмму, подписанную начальником войск округа, с поздравлением и номером приказа о присвоении очередного воинского звания. Я тут же занялся перешиванием погон на все виды формы одежды, кроме повседневной, в которой должен был в последний раз явиться на службу в прежнем звании. Только после официального объявления командиром части приказа председателя КГБ СССР, возможно было переодеться в парадную форму в новом звании для представления личному составу в новом качестве. Традиция должна быть соблюдена до последнего штриха. В то утро у меня было плановое политзанятие со всем личным составом школы в клубе части. Туда и сопроводили меня подполковник Артамонов и майоры Громов и Пономаренко уже в парадной форме с майорскими погонами. Зачитанный  начальником школы приказ солдаты встретили аплодисментами.
Когда члены командования ушли из клуба, я с большим вдохновением прочитал  личному составу двухчасовую лекцию по истории войск Краснознаменного западного пограничного округа, посвященную только что отмеченному 28 мая  Дню пограничника.
  (На фото: это самое моё первое публичное выступление в звании майор, посвященное Дню пограничника. 1981 год).
  Вечером этого же дня мы отмечали этот мой личный праздник в местном ресторане «Подснежник» в компании руководителей Великомостовского горсовета и ключевых директоров местных предприятий. На представление новоиспеченного майора прибыли и самые активные шефы части — руководители шахтостроительного управления объединения "Укрзападуголь" во главе с его генеральным директором В. И. Кизуб.
    После этой, отлично проведенной, вечеринки я стал вхож  в кабинеты всех местных руководителей. Мой главный интерес был направлен в сторону местной чемоданной фабрики. Здесь мне директор Марьян Хомляк обещал всяческое содействие в отпуске по госценам дерматина разных цветов, ДВП, чемоданного картона, клея ПВА, рулонного ватмана и других материалов — всё для оформительских нужд. Уже через неделю в части был объявлен конкурс на лучшую ленинскую комнату. Начались работы и по превращению клуба-конюшни в очаг культуры с соответствующим интерьером. Начали с переоборудования сцены, которая была построена с пустотами под сценой и при включенном микрофоне гремела сильнее майского грома. Потом появились панели и стенды на выкрашенных в светлые тона  стенах. Генерал А. Ф. Онищенко при очередном подведении итогов деятельности части уже не мог говорить о том, что не может быть порядка в части, где на стенах клуба сияют рыжие пятна от весенних дождей, сосредотачивая на этом все свое стариковское внимание. Даже наоборот. Войдя в помещение клуба во время летнего выпуска, он неоднократно повторял: "Хорошо, хорошо, хорошо и здесь хорошо". А потом вдруг с неистовым визгом: "А где этот бездельник замполит? Почему музыки не слышу!?" И в этот же миг находившийся в полной боевой готовности духовой оркестр заиграл марш «Прощание славянки».
    — Молодец, молодец замполит, надо будет отметить в докладе, — уже вполголоса произнес генерал. — А вообще-то разгильдяй, почему вальсов не слышу?
    Оркестр тут же переключился на исполнение вальса.
    — А все равно, в части порядка нет. Замполит! Почему на деревьях вороны сидят? — заметил генерал, выйдя из клуба.
    — Видимо им на деревьях им удобнее, чем по асфальту прыгать, — ответил я, рискуя нарваться на новую вспышку генеральского раздражения.
    Но он никак не отреагировал на мой достаточно дерзкий выпад. Все обошлось миром. Пока шли к штабу части, я получил поручение подготовить тезисы доклада для его выступления на итоговом совещании. К утру следующего дня поставленная задача была выполнена. Напечатанные на машинке тезисы доклада предстали пред ясные генеральские очи.
    — Хорошо, хорошо, хорошо, — услышал я привычное генеральское начало. И затем:
   — Понаписал тут всякую муть! — шариковая ручка, зажатая в кулаке, начала неистово черкать первую страницу доклада. — Переделать все!
    Я забрал плоды труда своего, перешел к себе кабинет, спокойно перепечатал первую страничку с точностью до запятой и снова положил тот же текст перед генералом.
    — Вот теперь совсем другое дело. Отлично написано! Ничего не скажешь, — похвалил генерал только что забракованный доклад.
    Я заметил, что он снова берет в руки ручку.
    — Товарищ генерал, дайте ручку. Это моя.
    — Ну, так забирай и будь здоров.
    Школа, как было отмечено в докладе, подошла к завершению учебного периода с высокими достижениями и положительными оценками деятельности по всем направлениям. Так было написано мной, так и прозвучало с трибуны.
    Ну что здесь можно еще добавить?
    Хорошо, так хорошо…

   Честь офицера, армейская дисциплина и анонимки.

   Но хорошо было не всегда. Белые полосы перемежались иногда черными и серыми. Очень скоро мне пришлось вспомнить предупреждение Николая Богославца о том, что с начальником штаба ни в коем случае нельзя общаться по поводу употребления спиртных напитков. Грамотный, всесторонне подготовленный во всех отношениях майор Георгий Алексеевич Громов оказался на самом деле человеком, очень слабым перед «зеленым змием». Даже минимальная доза алкоголя будила в нем чувства вседозволенности, лихой удали и вела к непредвиденным действиям. Первый неприятный инцидент случился уже ранней весной. Употребив в санчасти мензурку спирта, он проходил в конце рабочего дня мимо штаба, где собралась группа офицеров и прапорщиков.
   — По какому поводу собрались? — последовал вопрос.  
   — Так сегодня же по плану физчас для офицерского состава, решили  поиграть в волейбол, — ответила группа.
   — Ну, так чего стоим. В две шеренги становись! Соблюдать меры безопасности во время игры. В спортзал шагом марш!  
   На этом общение и закончилось, но не закончился эпизод из жизни начальника штаба. Во время игры один из лейтенантов поскользнулся на крашенном полу и подвернул ногу. В штаб округа улетела анонимка, начинавшаяся словами: "Когда же в части закончатся Кафтановские загулы?" В донесении «доброжелатель» информировал о том, что, мол, так и так, командование части организовало шумную вечеринку по случаю проводов на пенсию бывшего начальника ветеринарной службы округа полковника Г. Гороховского, находившегося в школе  в последней командировке. А майор Громов в нетрезвом состоянии организовал игру в волейбол, вследствие чего лейтенант Б. вывихнул ногу. Через недельку после этого злосчастного волейбола лесные поляны покрылись сиреневыми коврами крокусов. Начальник тыла с женой и детьми выехал в лес и привез букеты первоцветов. Это увидела супруга Георгия Алексеевича Наталья. Снедаемая чувством зависти, она начала пилить мужа, уже принявшего небольшую дозу спиртного. Громов вызвал закрепленную за ним машину и они уехали в лес. На улице уже стемнело, когда я вернулся домой. Не обнаружив дома жены и собачки Бульки, спросил сына, где мама. Он ответил, что мама пошла прогулять Бульку. Выждав некоторое время, мы решили идти искать маму. Уже при выходе из квартиры нас догнал телефонный звонок.  
   — Это рядовой Усенко, водитель девятнадцатого уазика, — услышал я вкрадчивый голос из трубки. — Мы  в лесу возле радиозавода застряли в болоте, нужна машина, чтобы выдернуть нас.
   — Кто это мы? — спросил я удивленно.
   — Майор Громов, его жена, дочка и ваша жена с собачкой. Я звоню с проходной завода. Майор просил, чтобы вы взяли ГАЗ-66 и помогли нам выбраться.
    Я доложил командиру и попросил разрешения на выезд. Он закричал возмущенно:
    — А зачем вы его отпустили?
    — Как это я мог отпустить или не отпустить начальника штаба?
    — А и в самом деле, как? — уже спокойно ответил Николай Григорьевич, — езжайте, окажите помощь.
   — Увидев маячащую на дороге фигурку водителя, я дал команду шоферу остановить машину. Прошли с Усенко метров двести и нашему виду предстал костер, своим пламенем закрывающий две утопленные в болоте машины. Оказалось, что мой коллега уже вызвал по рации еще один ГАЗ-66. Теперь уазик лежал в болоте на раме, а ГАЗ-66 торчал кузовом вверх рядом с ним. Я не решился рисковать третьей машиной, забрал женщин, ребенка и собачку. Оставил неудачливых водителей и начальника штаба греться у костра и уехал искать посторонней помощи. Первым делом подъехали к дому заведующего гаражом «Сельхозтехники»; разбуженный нами товарищ Слука указал на дом, в котором жил тракторист, который мог бы оказать помощь.
    Но тракторист был настолько пьян, что даже не понял, чего мы от него хотим. Доставив неудачливых путешественниц домой, я пошел к дежурному по части и по рации сообщил Громову, что до утра ждать помощи нечего. Дома кратко, но убедительно, объяснил жене, что ей нечего было делать в лесу в столь позднее время.
   А утром два автомобиля в болотном камуфляже встретились у ворот части с блистающей черным лаком "Волгой", доставившей члена военного совета округа полковника Арбекова, которому было поручено разобраться с поступившей в округ анонимкой. Реакцию начальника тыла округа, увидевшего в таком состоянии автомашины, трудно описать общедоступными словами. Да и внешний вид майора, проведшего ночь у костра оставлял желать лучшего.
  Весной 1982 года с нашим начальником штаба произошел ещё один случай, беспрецедентный. То, что он отчебучил, стало концом его военной карьеры и крахом молодецкого здоровья.
  Согласно программы обучения курсантов, учебные заставы направлялись на месячную стажировку в подразделения Львовского пограничного отряда. Там курсанты несли службу в составе пограничных нарядов под руководством опытных инструкторов служебных собак, знакомились с жизнью пограничных застав, привыкали к общению с пограничниками старших призывных возрастов. Польза от таких стажировок была огромная. Командованием части осуществлялся контроль за работой начальников учебных застав и их заместителей, выполнение планов стажировок. Меня командир отправил в командировку на заставу имени Семена Пустельникова, а Георгий Алексеевич отправился в Устилуг, где стажировалась вторая учебная застава. В Ново-Волынске он зашел пообедать в общественную столовую и, естественно, употребил спиртное — оторвавшись от дома почувствовал относительную свободу.
    По прибытию на заставу послал старшину за пивом. После  пивка сразу начали проявляться худшие черты его характера.
    — Начальник, а где у нас ружья припрятаны? — обратился он к капитану А. А. Тупому.
    — Нет у нас никаких ружей, сезон охоты давно закрыт, товарищ майор.
    — Знаю я вас. Не поедете вы, браконьеры, в лес без ружьев. Открывайте свои чемоданы!
     В одном из чемоданов все-таки оказалось зачехленное ружье.
    — Ночью едем на охоту, готовьте машину.
    — Да не надо этого делать, — запротестовали офицеры.
    — А я приказываю! Приказы не обсуждаются, а выполняются.
   Когда стемнело, машина с горе-охотниками выехала из заставы. Начальник учебной заставы сел в кабину, замполит без оружия стал в кузов, а начальник штаба устроился для удобства стрельбы на раме между кабиной и кузовом.
    По ночному полю при ярком свете всех фар погнали зайца, который и завел ГАЗ-66 в ров, вырытый мелиораторами для стока весенних вод. Мощный удар в противоположную сторону рва так тряхнул машиной, что майор вылетел из своего ничем не защищенного пространства и сильно ударился о землю. Перепуганные офицеры быстро уложили его в кузов и доставили на заставу. К счастью, жена штатного начальника заставы оказалась опытной медсестрой, сумела оказать первую помощь и вызвала вертолет медицинской авиации, доставивший потерпевшего в реанимацию военного госпиталя Прикарпатского военного округа. Подполковник Артамонов отозвал меня из командировки, вторую учебную заставу снял со стажировки и приказал мне разбираться со случившимся и с виновными. Уже на второй день после возвращения в часть я положил на стол командира основательный доклад о случившемся чрезвычайном происшествии.
   Диагноз, поставленный специалистами госпиталя нашему начальнику штаба, был неутешительным: сотрясение мозга и перелом позвоночника. Георгия Громова ожидала судьба инвалида-колясочника. Но природные физические данные и воля к жизни сделали свое дело. К осени  он появился в части даже без опорной палочки. Правда, узнать в нем прежнего бравого майора было невозможно. Передвигался с трудом, садился и вставал с несгибающейся спиной. Через два месяца после выписки из госпиталя был уволен из войск по состоянию здоровья, без военной пенсии, с выслугой девятнадцать лет. Из-за его бесшабашности и необузданного нрава, проявлявшегося при употреблении спиртных напитков, мы потеряли боевого товарища, опытного офицера-штабиста, и, по существу, хорошего человека. 
   А с той анонимкой, которую я упоминал здесь, мы разобрались сразу же после убытия полковника Арбекова.
 Именно фраза о "кафтановских загулах" навела меня на правильный путь в поисках анонимщика. Я пошел в библиотеку, попросил для изучения читательские карточки офицеров и прапорщиков. Роман Анатолия Иванова «Вечный зов» брал только один офицер и вернул его в библиотеку совсем недавно. На первом же совещании офицеров части, которые регулярно проводились по субботам в первой половине дня, я доложил, что округ разобрался с фактами, изложенными в анонимном письме.
    — Вина в том, что офицер подвернул ногу, в действиях начальника штаба, отсутствовавшего в то время в спортзале, не усматривается. А проводить на заслуженный отдых офицера, отдавшего службе в погранвойсках более сорока лет — святое дело. Позорным фактом было бы, если бы ему не оказали должного уважения в свободное от службы время, — я обвел взглядом присутствующих и ледяным тоном продолжил:
    —  А вас, товарищ майор, попрошу встать и принять к сведению то, что я сейчас скажу. Негоже старшему офицеру шельмовать своих коллег в анонимных письмах, тем более тогда, когда отсутствуют для этого весомые аргументы.
    — Да как вы смеете! Я на вас подам на суд офицерской чести, — такова была реакция на мои слова.
   — Да жалуйтесь куда угодно, можно и анонимкой, только не используйте впредь цитат из произведений живых классиков, в частности из «Вечного зова» Анатолия Иванова.
    Майор сел и замолчал, анонимки исчезли из обихода на несколько лет, а обвиненный в этом грехе офицер через несколько месяцев подал рапорт с просьбой о переводе в другую часть. Командир размашисто и с удовольствием написал на рапорте "Не возражаю".

    Застава участвует в Продовольственной программе.

    Итак, уже в декабре 1982 года часть осталась без начальника штаба. В это же время начальнику тыла майору Пономаренко предложили стать командиром отдельной части — начальником окружных складов, располагавшихся в центре Львова. Он согласился без особых раздумий, а на его место прибыл майор Валентин Давыдович Карпенко, теперь уже бывший начальник заставы имени С. Пустельникова, деятельный, активный, хозяйственный человек, кавалер ордена Красной Звезды. Большая часть его службы прошла на Камчатке и Алеутах и только последние пять лет были отданы Львовскому погранотряду, где он завоевал авторитет и уважение товарищей по службе. С первых минут его пребывания в части я понял, что это человек, с которым мы сработаемся. На это указывало его стремление к благоустройству, совершенствованию, расширению возможностей. Первым делом он решил достроить свинарник и довести его поголовье до 250 единиц.
   — А потянешь такую ферму? Где кормов наберешь, какими силами обслуживать собираешься? — по-деловому спросил новый командир.
   — Мы окружены колхозами и совхозами, товарищ подполковник, мир не без добрых людей и друзей вдоволь. А силы останутся те же, сделаем механизацию и все путем будет.
   Командир дал согласие на достройку, в часть начали прибывать машины с кирпичом. Оплата велась за счет фонда командира. Путем обмена животных с колхозами Валентин Давыдович создал собственное племенное поголовье. Когда одна из свиноматок привела сразу 25 поросят — вдумайтесь-ка! — ветврач части только руками развел.
   — Всякое бывает, наука не настолько сильна, чтобы сразу объяснить такие случаи. Тут нужны эксперименты, повторения явлений.
   Но от проведения  экспериментов наш "Айболит" отказался, ссылаясь на то, что у него и с собаками да лошадьми проблем хватает.
    Ранней весной мы вдвоем обходили территорию части и заметили как ветер гоняет бумажки по огромной пустующей площади перед складами НЗ.
    — А что, Давыдович, если построить здесь теплицу на всю площадь? — сказал я, не рассчитывая на поддержку с его стороны.  
   Напомню читателю, что именно в 1982 году, на майском Пленуме ЦК КПСС, была принята Продовольственная программа, предписывающая повсеместное создание тепличных хозяйств: на фабриках и заводах, в колхозах и совхозах. Почти каждая пограничная застава имела маленькую тепличку. Так что я шагал идеологически выдержанным курсом в ногу со временем.
    — А что, давай построим, — сказал Валентин Давыдович и побежал за рулеткой. Его неугомонный характер сразу же позвал к воплощению идеи. Я никогда не видел, чтобы он шел не спеша, всегда бегом, решая все проблемы на ходу.
    Уже на второй день после возникновения идеи строительства теплицы Валентин Давыдович отправился в вояж по шахтам Львовско-Волынского угольного бассейна для обобщения опыта строительства теплиц и выбора оптимального варианта. Теплицы были уже на всех  шахтах угольного бассейна. Через неделю на утверждение командиру были представлены чертежи и соображения по строительству теплицы хозяйственным способом. Безусловно, и строительство теплицы, и достройка свинофермы требовали материальных затрат и шефской помощи. Это были задачи не одного дня. Но уже весной 1984 года мы перешли на обеспечение мясопродуктами, полученными от собственного хозяйства. То есть в течение целого квартала мы не получали мяса по плановому довольствию, чем создавали огромную экономию государственных средств, а на солдатский стол поступало свежее мясо, а не замороженные туши, бог знает какого года забоя и заморозки.
   Как-то в часть заехал председатель колхоза из села Скоморохи со звездой Героя Социалистического Труда на лацкане пиджака и попросил подарить ему списанную собаку для охраны собственного двора. Командир дал команду специалистам отобрать такую собаку из числа имеющихся, а я предложил ему посмотреть наше подсобное хозяйство. К сожалению, я запамятовал фамилию этого пожилого человека, но запомнилась его реакция на то, что он увидел.
   А увидел он чистые асфальтированные дорожки, движущиеся в разных направлениях подвесные вагонетки с кормом и навозом, утепленные клетки для содержания племенного поголовья, отгороженных от свиноматок поросят, греющихся под низко опушенными лампами с направленным абажурами светом, остальные обитатели свинарника были разбиты на возрастные группы. Подготовленные к забою животные находились в отдельном загоне. Когда подоспевший Валентин Давыдович сказал ему, что со всем этим хозяйством управляются всего два солдата при его непосредственном вмешательстве при необходимости, а ветеринарную помощь оказывают начальник ветслужбы старший лейтенант А. Поплетухин и ветфельдшер прапорщик В. Кравченко, наш гость задал только один вопрос:
    — А можно, я завтра привезу сюда своих специалистов на экскурсию?
    — Привозите, все покажем, все расскажем, — ответил ему майор Карпенко.
   Гости прибыли на следующий день во главе с председателем — полном штате колхозной свинофермы — 16 человек.
    Мы только сопроводили прибывших. Рассказывать что-либо нам не пришлось. Председатель сам прошел с ними по всему помещению, что то им говорил.  
    До нашего слуха дошли только слова, сказанные им при выходе:
   — Здесь выращивается 320 свиней, — к тому времени Валентину Давыдовичу удалось довести поголовье до такого количества. — А работает здесь всего два солдата. Они и корм варят и раздают, и уборкой занимаются, и контролем за состоянием животных. И оплата за это все — возможный отпуск на родину сроком на десять суток. А у нас всего 230 свиней на ферме и вас 16 великих спецов. За что я вам деньги плачу? — таким было резюме председателя-экскурсовода.  
    У ворот группу ожидал сержант со списанной овчаркой, которую командир части торжественно передал заслуженному человеку, председателю колхоза имени героя-пограничника А. Лопатина. Именно там, на землях этого колхоза, в излучине Западного Буга, неподалеку от села Скоморохи, совершил в 1941 году свой бессмертный подвиг лейтенант Лопатин.
    Итак, с лета 1982 года Валентин Давыдович занимался заготовкой материалов для строительства теплицы, а в сентябре она выросла, как гриб на полянке, на 420 квадратных метрах когда-то пустынной площади, сверкая стеклом и металлом. Для ее возведения мы пригласили опытного сварщика из местной «Сельхозтехники» Михаила Перепелицу, уже знакомого мне, как мастера высокого класса. Он еще ранее толково сварил по моей просьбе стеллажи для книгохранилища в библиотеке части, имевшей огромный и бережно хранимый фонд. На это я тогда истратил весь запас металлического уголка, имевшийся на складе части. Труд сварщика оплатил за счет статьи на культурно-просветительные нужды, работа того стоила.
   В этот раз Миша выполнил огромную работу бесплатно, в обмен на наше обещание вернуть его на должность старшины учебного подразделения и восстановить в звании прапорщика. Всего этого он был лишен несколько лет назад по пустяковому случаю. Свое обещание общими усилиями мы, разумеется, выполнили, и, окрыленный такой удачей человек, снова одел форму пограничника и прослужил добросовестно в части до пенсии.
   Отопление теплицы на зимний период обеспечивалось за счет мощной, только что переоборудованной под мазут котельной.
   Рассадой огурцов и помидоров с Валентином Давыдовичем охотно делились хозяйственники окружающих нас шахт. Выращивать рассаду самостоятельно мы не имели ни условий, ни времени. Высаженные в декабре росточки быстро стали зеленым ковром, а вскоре они начали виться по веревочкам, подвешенным заботливым начальником тыла. Теперь каждый проходящий мимо офицер останавливался перед зимним оазисом и подолгу любовался. А солдаты по-доброму завидовали двум разгуливающим с голым торсом между грядок счастливчикам из взвода обслуживания. Для них это было уже лето. К 8 Марта 1983 года в нашем филиале «Военторга» появился первый урожай огурцов, которые мы сдавали по накладной, а вырученные за эти огурцы деньги стали поступать на счет фонда командира части. Появились свежие огурчики и на солдатских обеденных столах.
    Новый начальник войск округа генерал-майор В. И. Стус, сменивший на этом посту генерал-лейтенанта Н. В. Лавриненко, в марте посетил нашу часть в порядке ознакомления, хотя до этого, однажды, уже был у нас во главе комиссии главка по вопросам мобилизационной службы. К нашей новостройке отнесся с большим интересом, даже сорвал с грядки и попробовал несколько огурцов, а парочку огурчиков припрятал. Я и подумал: "К чему бы это?"
   Уезжая, многозначительно сказал командиру, что в ближайшие дни он и я будем вызваны на совещание в Минск. С этим и отбыл. На совещании, во время своего выступления, командующий достал из бумажного пакета два огромных огурца и сказал:
   — Ну, отцы-командиры, кто из вас может похвастаться таким чудом в марте месяце?
  Тут же вручил командиру награду — именные часы с гравировкой «За активное участие в выполнении Продовольственной программы». Такие же часы мы привезли и Валентину Давыдовичу. Мое имя не упоминалось, видимо, командующий и подумать не мог, что замполит является автором идеи и активным участником ее воплощения в жизнь. Основным делом политработника всегда считалось исправно ворочать языком.

     Ветеринар — начальник штаба.  
    Еще в феврале я встретил на Львовском вокзале и доставил в часть нового начальника штаба майора В. М. Частухина. На полпути по дороге до части я услышал, как он сказал жене:
     — Чтой-то Лидух, мне сразу здеся не понравилось.
     — Но мы даже не доехали до места, товарищ майор, — парировал я. — Край у нас прекрасный и часть хорошая.
     — А командир у вас молодой? — последовал вопрос.
     — Пятьдесят шесть лет ему, летом уже уходит в отставку.
     — Да, чую, что порядка в части нет, придется закручивать гайки начиная с калитки.
     — Нюхом что-ли, чуете? — в его же тоне спросил я. А сам же подумал: "Видать, славный подарочек подкинули нам из Биробиджана".
     Как только въехали во двор части, у майора вдруг появилось желание проверить несение службы караулом.
     Я возразил категорически, объяснив ему, что служба заместителя командира части начинается, прежде всего, с представления командиру и прочих многих других формальностей.
     Он зарычал, но вынужден был подчиниться обстоятельствам.
     Моя личная терпимость к этому человеку закончилась после того, как во время сборов офицеров-кинологов в г. Калининграде офицеры главка огласили информацию, полученную по данным Особого отдела, дошедшую по вертикали до Москвы, о методах работы нашего начальника штаба. Услышав сказанное ими, я не знал куда деваться от стыда. Ни о чем таком мы и не подозревали. А изложенный факт был таким: майор Частухин во время проверки проведения занятий с курсантами по специальной подготовке выразил неудовольствие методикой работы командира отделения. Отрабатывалась команда собаке "Рядом! Сидеть!". Для этого, чтобы не дергать лишний раз собаку за холку, курсанты привязывали поводки к соснам и по команде сержанта отрабатывали силу натяжения поводка при подзыве животного, не травмирующую его.
   Майор дал команду: "Застава, разойдись!", "В две шеренги становись!", "Первая шеренга — шаг вперед марш!", "Кругом!"
   После этого последовала команда привязать поводки на уровне груди впереди стоящих товарищей.
   — А вот теперь — "Рядом, сидеть!" — сказал майор и велел проводить занятия в таком режиме.
   Факт был расценен, как прямое издевательство над личным составом, а само явление было недопустимое в стенах нашей школы, чуть ли не единственной среди сержантских учебных подразделений имевшей собственное Знамя части.  
   Нас обеих, меня и Частухина, пригласили для объяснений на заседание военного совета округа.
   Во время наших объяснений начальник войск отсутствовал, а начальник политотдела тоже убыл на Пленум ЦК КПУ.
   Начальник штаба войск генерал-майор И. И. Сагайдак самостоятельно принял решение. Частухину объявили предупреждение о неполном служебном соответствии, а мне — строгий выговор.  Но этот выговор закрепился за мной только на ночь, которую мы с Вячеславом провели в купе поезда Киев—Львов. К утру мы прибыли домой с такими вот новостями.
   А уже к 10:00 мне позвонил полковник М. И. Карпизенков, спросил о самочувствии и сумел приподнять настроение. Оказывается, начальника политотдела генерал-майора Ярлыченко возмутило решение генерала И. Сагайдака по моей персоне и он отменил его.  
   — Пока я начальник политотдела округа, я сам буду принимать решения по своим офицерам, не больше замечания ему.
Михаил Илларионович, смеясь, сказал:
   — Считай, что отделался малой кровью, тебе объявлено замечание за слабый контроль за деятельностью руководящих офицеров части.
   На очередном партийном собрании Вячеслав Михайлович получил строгий выговор с занесением в учетную карточку. Снимали это взыскание с него через год уже в Брестском пограничном отряде, куда он был направлен на должность ветврача — начальника службы собак, что соответствовало его диплому. Кто-то наверху понял, наконец, что ветеринар — не штабист, тем более не начальник штаба. Дальнейшей его судьбы я не знаю. Он мне стал неинтересен. Мы оказались абсолютными антиподами.