Счастливая встреча с будущей женой

19 августа 1963 года — знаменательный день в моей жизни. Закончился отпуск и я вышел на работу. В этот день стояла нестерпимая августовская жара. В остававшиеся после сессии до окончания отпуска дни я отпустил небольшую "шкиперскую" бородку, был одет в узкие брючки, вышитую рубашку, огромный серый берет, со значком сбоку, как у Фиделя, и выглядел для села довольно экстравагантно. Войдя во двор школы, заметил у входной двери группу незнакомых девушек, о чем-то оживленно беседовавших с только приступившей к обязанностям завуча школы Валентиной Сергеевной Безшлягой. Сразу почувствовал их обостренное внимание к моей персоне. Без общения с ними проникнуть в здание школы было невозможно, остановился, поздоровался. Валентина Сергеевна представила всех поочередно, сказала, что это выпускницы Новобугского педагогического училища, прибывшие на должности воспитателей групп продленного дня. Катя, Валя, Лида, Лена, Вера и еще одна Валя. Всего шестеро девчат носили в классы свежевыкрашенные парты и появившаяся дополнительная рабочая сила обрадовала их. Я сразу же подключился к работе. Мы быстро закончили ее. Имен девушек и кто есть кто, я, конечно же, не запомнил с первого раза, обратил внимание только на внешность. А на следующее утро вновь назначенный директор школы Григорий Макарович Липа, вызвал меня к себе в кабинет и спросил, кого мне в класс назначить воспитателем. Я ответил, чтобы назначили блондинку, единственную среди них. На следующий день на доске объявлений появился приказ по школе, в котором значилось, что воспитателем группы продленного дня в 6 класс назначается Пшеничная Елена Ивановна. Этот день стал началом нашей совместной трудовой деятельности. И не только: мы уже никогда больше не расставались, Лена стала моей женой.
Григорий Макарович, правда, иногда подшучивал, что подписанные им документы не всегда достоверны, так как под ними стоит подпись с его фамилией "Липа", но для нас это уже не имело никакого значения.

Спустя некоторое время, я тоже шутил по этому поводу, говоря, что запись в книге ЗАГСа сельсовета и штамп в паспорте ничего не значат, что главным документом, создавшем нашу семью был приказ по школе. Осень этого года выдалась особенная. Урожай в колхозе "Россия" собрали богатейший, машины с хлебом и дарами богатых колхозных огородов двигались по грунтовым дорогам беспрерывным потоком, воздух пропитался особенным каким-то запахом осенней пыли.
 Мы с Леной после напряженных трудовых дней бродили улицами села почти до утра. Не могли расстаться, не чувствовали усталости. А к девяти часам снова появлялись на работе. Я очень часто, посещал занятия в группе. Мне было очень приятно слушать, как она говорила с детьми, подбирая и отчеканивая каждое слово, да и по штату это мне было положено, посещать ее занятия, анализировать и представлять результаты анализов руководству школы.
Тем более, что эти посещения продлевали возможность больше времени проводить вместе. Трижды в неделю у меня были уроки в заочной школе, а она ждала меня в учительской. Уроки заканчивались в 23:00. К этому времени село уже затихало, и мы снова отправлялись гулять его пыльными улицами, вдыхать ароматы осени и любоваться друг другом. Я читал ей стихи, свои и чужие, шутя говорил, что я член Союза писателей, она делала вид, что верит. Было весело и интересно…
В эту осень дожди не приходили в село до 5 декабря - Дня Сталинской Конституции. Этот день был выходным и мы с Виталием Васильевичем Чабанюком и Михаилом Ананьевичем Скибинецким, парторгом колхоза, решили пойти на охоту. Мне, безоружному, досталась старенькая берданка Василия Мартыновича, отца Виталия, и мы пошли полями и балками в поисках зайцев. Прошли километров двадцать пять, был один зайчик, который мог стать жертвой этого праздничного дня, но его лёжка оказалась у меня под ногами. Товарищи крикнули: "Стреляй!" Но пока я поднял ружье, пока нащупал спусковой крючок, заяц был уже в пределах недосягаемости. Я с досадой пнул носком ботинка кочку, под которой сидел заяц, и, надо же, оторвал подошву! Друзья тут же со смехом заметили, что это заяц ее откусил. И это стало предметом поддевок на весь вечер.
Вернувшись на околицу села, мы ознаменовали свое появление ружейным залпом. Дома у Виталия взялись за чистку оружия. В это время я обратил внимание на две заячьи шкурки, подсыхавшие на растяжках. Это были трофеи Василия Мартыновича от предыдущей охоты. Спросил добрейшую Анну Антоновну, маму Виталия, есть ли у нее в запасе какое-нибудь мясо. Она ответила, что есть немного свининки. Я попросил ее приготовить котлеты и картофельное пюре, какой-нибудь салатик. В то время я уже был своим человеком в доме Чабанюков, и мое «нахальство» не удивило Анну Антоновну. Михаил Ананьевич отправился за женой, а я — за Леной. Валентину, жену Виталия попросили молчать насчет происхождения мяса. До двух часов ночи ели "зайчатину", запивали красным вином и хвалили охотников. А в это время осень отдала весь неиспользованный запас влаги, по улицам текли реки и мы шли домой по колени в воде. На утро село накрыло снежной пеленой, и мы добирались в школу, разгребая снег перед собой руками. Таким нам запомнился день Конституции 1963 года.

В середине ноября меня вызвали на медицинскую комиссию в военкомат и по прохождению ее объявили, что я годен к службе и подлежу призыву в ряды Советской Армии. Повестку о призыве велели ждать через недельку - другую. Время призыва закончилось, а я ее так и не дождался. Гораздо позже мне кто-то подсказал, что есть негласное распоряжение учителей не призывать, в связи с дефицитом кадров в школах. В начале января началась очередная сессия в университете. Мы вступили в 1964 год. С этого года в вузах ввели, правда, не надолго, курс "Истории Украины", читать лекции по которому прибыл из Одессы молодой преподаватель Анатолий Диомидович Бачинский. Высокий, стройный, с огромными черными топорщащимися усами, он сразу заинтриговал аудиторию, на час сократил первую лекцию, чтобы мы могли пойти в книжный магазин и приобрести только что изданный учебник по предмету. Все приобрели учебник небольшого объема в твердом синем переплете, но материал, излагаемый в его лекциях, выходил далеко за его пределы. В нашем воображении разгулялась казацкая вольница Запорожской Сечи, появились новые представления об основании Одессы, о ее основателях, о каждом историческом доме этого города. Все было настолько основательно и научно в его лекциях, что заставляло по новому воспринимать то, что раньше нам было известно о своей Родине. Поднимались темы, о которых вне его лекций диспуты не велись. Это был яркий представитель когорты тех молодых людей, которых позже начали называть шестидесятниками.
Учеба на втором курсе уже не вызывала особого страха перед экзаменами и преподавателями, учебный год пролетел незаметно и произошло распределение студентов ОНФ по вузам. Я в числе шестерых сокурсников попал в списки Одесского госуниверситета. В конце августа мы с Аллой Рыбицкой поехали в Одессу, чтобы уточнить свои права на учебу.
Поезд прибыл к месту назначения в три часа ночи. Мы пешком пошли по ночному городу искать место в гостинице. По улице Пушкинской добрели до гостиницы "Красная". Там нас, конечно же, не ждали, но разрешили до утра посидеть в мягких креслах холла. Здесь мы впервые встретились с прелестями ночного мегаполиса. Два дюжих милиционера на рассвете стянули со второго этажа пьяную девицу, которая упиралась, визжала и грязно ругалась. Милиционеры сказали, что нашли ее в коридоре, кто-то выбросил из номера. Для нас, провинциалов, это было зрелище "я вам скажу" - как говорят одесситы.
 Места в гостинице для нас не нашлось и утром и мы пошли искать жилье по утренней прохладе, отдаваемой кронами одесских платанов. Брели по улицам, заглядывали в просыпающиеся дворики, с такой любовью, описанные Исааком Бабелем, Константином Паустовским, Ильфом и Петровым, и спрашивали, не сдается ли уголок студентам. К полудню нас постиг успех! Аллу на Пушкинской, а меня на улице Розы Люксембург. Хозяева сказали нам приблизительно одну и ту же одесскую фразу "какие дела, таки платите рубиль за ночь и живите скоки вам нада". К их сожалению, нам не было надо надолго, а всего на два-три дня, что их явно обескуражило и огорчило.
В деканате филфака нас встретили приветливо, подтвердили наличие наших фамилий в списках студентов, выдали методические рекомендации по всем предметам, которые предстояло изучать и сдавать экзамены в зимнюю сессию и методист, Мария Абрамовна, сказала, что мы свободны до января.
 Но мы сразу не уехали, а остались еще на два дня, чтобы познакомиться с городом, в котором предстояло учиться еще четыре года. Побывали на пляже "Ланжерон", в парке им. Шевченко, изучили улицу Дерибасовскую, попросились осмотреть изнутри Одесский оперный театр, посетили несколько музеев. Уехали домой довольные собой и гостеприимством города.

Учеба откладывается, а свадьба нет!

Но моя эйфория от того, что буду продолжать учебу в одном из лучших вузов страны, а ОГУ всегда был таким, через несколько месяцев омрачилась, казалось бы, непредвиденным событием. Меня догнала повестка из военкомата, которую я ждал и не дождался в 1963 году. Оказалось, что не объявленная отсрочка была краткосрочной, временной. В повестке было указано, что с кружкой, ложкой и вещмешком я должен прибыть в Первомайский военкомат 26 ноября 1964 года, о чем телеграммой я сразу же информировал деканат университета. Леночка заплакала и обещала ждать меня все этих три долгих года. Я на это ей ответил, что не все девушки способны ждать своих парней столь продолжительный срок. У жен это получается лучше. И предложил ей официально оформить наши отношения. Она согласилась стать моей женой. И уже на следующий день мы отправились в Степковский сельсовет. Председатель, Галина Васильевна Соболь, встретила нас приветливо, предложила написать заявление. А когда мы подали ей заранее заготовленный документ, невозмутимо заявила, как и подобает чиновнику, что мы должны прибыть к ней через три месяца и скрепить свое решение росписями в книге регистрации актов гражданского состояния в присутствии двух свидетелей. Я ответил ей, что мы желаем поставить эти росписи уже сегодня, а свидетели ожидают за дверью. На это последовал весьма неромантичный ответ: "Для этого нужны обстоятельства важные и неоспоримые!".
— А они у нас имеются, -ответил я и протянул ей повестку военкомата.
— Ну тут уже ничего не попишешь, — прозвучало в ответ, — зовите ваших свидетелей.
Мы вышли и позвали заготовленных свидетелей Виталия Васильевича и Валентину Григорьевну Чабанюков, которые в то время помогали библиотекарю Марийке расставлять столы в библиотеке для торжественного обеда, на который были приглашена вся молодежная часть педколлектива.
Акт бракосочетания был совершен и через несколько минут Галина Васильевна была приглашена за стол, где и произнесла обязательные в таких случаях слова. Но только мы подняли рюмки для первого тоста, как дверь библиотеки распахнулась и на пороге появилась фигура Первого секретаря Первомайского райкома комсомола Василия Ивановича Тарасенко.
— А это что такое среди рабочего дня? — воскликнул он с напускной суровостью.
— А это свадебный вечер у этих молодых людей, учителей нашей школы, — ответил Виталий Васильевич, хорошо знавший Тарасенко.
— Ну, в таком случае разрешите присоединиться и поздравить молодых, — широко улыбнулся Василий Иванович своей ослепительной улыбкой, известной всему району.
Первого секретаря пригласили за стол, подали бокал с шампанским. Прозвучала здравица в честь молодой семьи, слова о том, как хорошо, когда в коллективе создаются семьи, тем самым закрепляясь на селе. Ему объяснили, что жених через день уходит на срочную службу. А я, воспользовавшись моментом, попросил рекомендацию в партию от бюро райкома. Тарасенко объявил наше собрание комсомольской свадьбой и пообещал выслать рекомендацию сразу же после получения адреса воинской части, в которую меня направят для прохождения службы. На этом мы с ним и распрощались. А наша негромкая, но веселая свадьба продолжалась до позднего вечера. Нам желали счастья и вечной любви, умных здоровых детей, кричали "горько".
(На фото: Свадебно-прощальный вечер. Чабанюк Валентина Григорьевна, Скибинецкая Евгения Федоровна, Скибинецкий Михаил Ананьевич, Шкурко Валентина Тимофееевна, Полищук Анатолий Семенович, Ляшок Николай Григорьевич; второй ряд: племянник Сергей Стукальский, я с Леной, племянник Олег Виграновский;
внизу: Шкурко Владимир Михайлович, Чабанюк Виталий Васильевич. К сожалению фотограф не уместил всех).

Годы, проведенные в Степковской восьмилетней школе, не прошли впустую. Мы завоевали авторитет, как учителя, нашли в ней друзей на всю жизнь. И сейчас, спустя более сорока лет после расставания со школой, с искренней радостью встречаемся с теми, кто жив еще на этом свете. Жаль только, что поводов для посещения родных нам мест становится все меньше и меньше…
Поздним вечером мы распрощались с гостями, пригласив всех присутствующих на прощальный вечер на 25 ноября. Мой верный "железный конь" — мотоцикл, уже стоявший под порогом сельсовета заржал живым звуком хорошо отлаженного мотора, вздрогнул и ветром унес нас в сторону родительского дома - в родной Каменный Мост. Через 7 минут мы были уже на станции, хотя в то время была только грунтовая дорога, о трассе Кишинев—Полтава еще никто и не помышлял.
Родители ничего не знали ни о моем призыве в армию, ни о нашем бракосочетании. Телефон в то время в поселке был большой редкостью, а я работал до последнего дня, надеясь, что в военкомате передумают. Поэтому обе новости были встречены ими в оцепенении. Мы вынуждены были предъявить оба документа, чтобы они поняли, что наши сообщения далеки от шуток.
Мама сразу засуетилась, оценивая свои возможности насчет подготовки прощального вечера, а отец сказал, что прежде чем жениться, надо было доучиться. Я предложил оставить все разговоры на потом и ложиться спать, чтобы встретить утро с новыми силами. Мама по привычке постелила нам с Леной в разных комнатах.
Ранним утром мы с Леной умчались с Степковку, чтобы успеть на утреннюю летучку в правлении колхоза. Председатель Петр Голубецкий, капитан запаса, уволенный по сокращению войск, не раздумывая выписал нам все необходимые продукты, десять литров молодого колхозного вина и пожелал удачной службы в рядах "несокрушимой и легендарной".
К десяти утра мы были уже дома и принялись помогать родителям в подготовке прощального вечера. Гости прибыли кто на чем: сестра Лидия с мужем и сыном на «Волге М-21» из Баштанского района, друзья, находившиеся в это время на станции, пешочком, а коллеги из Степковки во главе с парторгом колхоза Скибинецким Михаилом Ананьевичем на двух телегах, запряженных тройками лошадей. Мой друг Евгений Радомский, как всегда пришел с фотоаппаратом, и запечатлел гостей на пороге родительского дома настолько удачно, насколько это было возможно в темноте осенней ночи при начавшемся дождике.
А ранним утром "Волга", на которой приехала сестра, скользя и надрываясь, уже везла нас с Леной по распутице, образовавшейся после проливного дождя, прошедшего ночью.

Сборный пункт, дорога к армейской службе

В семь утра мы уже были во дворе Первомайского военкомата, где десятки таких же рекрутов, остриженных наголо, в фуфайках и потертых штанах, которые не жалко было выбросить на свалку, стояли в полной готовности к выполнению военной присяги, "не жалея крови и самой жизни". Родственников отделили от призывников, подогнали автобусы, в которых предстояло убыть на областной сборный пункт в Николаев.
Я с горечью на сердце смотрел в окно, чувствуя, что ландшафта родного Первомайска мне уже не увидеть в ближайшие три года, а еще за окном автобуса на косогоре стояла и плакала моя молодая жена. Зазвучала незабываемая мелодия "Прощания славянки", которую мы и сейчас слушаем со слезами на глазах. В моем возбужденном мозгу сверкнули строчки:
"Бридко болото під ногами чвакало,
Бризки летіли прямо в лице,
А ти стояла і тихо плакала.
Тихо прощалась. Оце і все. "
Сопровождающий, начальник 2-го отдела военкомата подполковник Виктор Васильевич Решетов, глядя на нее, не выдержал, вышел и пригласил в автобус. Благодаря ему мы еще целых пять часов были вместе. На проходной сборного пункта нам дали понять, что это уже все, и мы попрощались. Наступило время начала первого большого испытания на любовь и верность, на умение переживать сопутствующие длительным разлукам повороты жизни. Автобусы легли на обратный курс и увезли мою Леночку.

То, что мы увидели, войдя в помещение сборного пункта, повергло нас в глубокие сомнения. Я лично задумался: "А надо это все мне и государству?" Испугали двухэтажные нары, на которых тело к телу разместились сотни таких же, как мы. Крепкий дух от выпитого этой массой людей во время проводов в ряды и во время следования к пункту сбора и полупьяное бормотание окружили нас со всех сторон. Где-то в глубине нар звенела гитара и хриплый голос вдохновенно пел: "Сижу на нарах, как король на именинах". Какой-то капитан указал нам на свободные места на нарах и сказал, что здесь мы будем жить приблизительно трое суток, пока не пройдем мандатную и медицинскую комиссии и нас не отберут "покупатели" из разных родов войск и различных воинских частей. Началась развеселая жизнь на голых нарах и в не очень теплом помещении.
Утром прозвучала команда всем выйти из помещения и стать в строй в шеренгу по одному. Тот самый капитан, который вечером указал нам на места для отдыха, приказал всем наклониться в поясном поклоне и собирать окурки в карманы, что твердо меня убедило в том, что я себе больше не принадлежу, что теперь со мною будут творить что захотят, прикрывая личный дебилизм вдохновенными словами о требованиях Уставов и военной Присяги.
Началось планомерное подавление личности в каждом из нас, зомбирование с целью беспрекословного подчинения. Только двадцать восьмого вечером нас отобрали капитан Михайлюк — наш земляк-первомаец и старший сержант Борис Москаленко, одетые в авиационную форму, загрузили в военные грузовики под тентом и повезли на вокзал станции "Николаев-грузовой".
— Ну, вот и все, — резюмировал здоровенный хлопец из Первомайска Виктор Дьяковский с надлежащим чувством сарказма. — Теперь на три года "первым делом самолеты, самолеты".
В эту часть попало двадцать девять ребят из Николаевской области, трое моих близких земляков. Среди них Андрей Конык из Катеринки, Толя Бабийчук и из Кумар и мой сосед через огород Володя Гилевой. Сопровождающие не говорили нам куда везут и какая нам выпала служба, ссылаясь на военную тайну. Ехали в плацкартном хорошо натопленном вагоне. Проводники в вагоне были почему-то казахи. Они с отвращением смотрели, как мы ели сало с черным хлебом и продавали водку по десять рублей за бутылку, хотя капитан предупредил их о недопустимости торговли спиртными напиткам в пути следования.
Позже мы поняли, что это была коммерция с далеким прицелом. Когда на следующий день кто-то разбил окно в нерабочем тамбуре нашего вагона, виновными сделали наших пассажиров и потребовали с каждого по рублю. Нетрудно подсчитать их доход, учитывая, что ехали мы на всех полках вагона, вплоть до боковых чемоданных. Стоимость стекла они оценили в сто рублей. Один из них зашел в наш отсек с разъяснениями. Виктор Дьяковский молча протянул ему большой кусок сала, сказал, что денег у нас нету, а этот шмат сала на базаре стоит 9 рублей. Ровно столько нас ехало в этом отсеке плацкартного вагона. Казах исчез из виду и привел капитана, который потребовал сдать ему по рублю. Команда была выполнена «беспрекословно, точно и в срок», как этого требует Устав. На это Дьяковский заметил: "Живи по Уставу — отдай свой рубль Родине во славу".
В Полтаве нас перегрузили в другой эшелон и до конца мы ехали уже в купейных вагонах, двери купе приказали держать открытыми. Вечером на третьи сутки мы увидели ярко освещенный силуэт Московского университета, знакомого по почтовым открыткам и поняли, что нас привезли в Москву. В последний раз спросили капитана, где будем служить, на что получили в ответ очередное: "Приедем, увидите!"
На Курском вокзале нас уже ожидали ЗИЛ-157 под тентом, водитель ефрейтор Виктор Опря из Ольшанки Кировоградской области и двадцатиградусный мороз. Для него мы оказались слишком легко одетыми.