16:33 Искры памяти. Продолжение,22 |
Встречи военнослужащих с известными гражданами
Отечества Так
в один из январских дней на трибуне появился огромный
человек с двумя медалями "Золотая Звезда" - дважды
Герой Советского Союза! Лицо его украшала
большая борода, ну прямо бородища.Он представился: капитан второго ранга в отставке Леонов Виктор Николаевич (на фото слева) Зычный бас его сразу встряхнул приготовившихся к обычной дремоте курсантов. Из микрофона зазвучал захватывающий рассказ о действиях разведотряда Северного флота, которым он командовал годы Великой Отечественной войны, о присвоении ему звания Героя Советского союза за отличное выполнение боевых заданий в тылу противника в Заполярье. Рассказал и о том, как получил вторую Звезду за отличия в боях, уже в должности командира отряда особого назначения Тихоокеанского флота, при высадке морского десанта на восточное побережье Северной Кореи. С интересом был воспринят и его рассказ о послевоенной службе в центральном аппарате Военно-Морского Флота СССР. По окончании рассказа ему задали несколько десятков вопросов. Они прекратились только тогда, когда подполковник Еремин М.Л. вежливо напомнил слушателям и гостю о том, что отведенное время закончилось полчаса назад и мы уже давно должны быть на занятиях по специальной подготовке. Вторым сюрпризом того же порядка была встреча курсантов, на которую приехал заместитель командующего ВТА ВВС генерал-лейтенантом Тараненко Иван Андреевич. Он тоже рассказал нам много интересного о боевых буднях авиации в годы войны. Особенно запомнился поведанный им эпизод первой его встречи с будущим трижды Героем и Маршалом Авиации А.И.Покрышкиным. — Был я в то время уже майором и Героем Советского Союза, — рассказывал генерал, — но в обязанности каждого офицера авиаполка входили дежурства по полку с целью обеспечения безопасности и активных действий по тревоге. В дежурную часть доставили капитана в нетрезвом состоянии. Я велел уложить его на кушетку, предназначенную для отдыха дежурного. Через некоторое время зашел в комнату отдыха проверить его состояние. Нагнувшись, спросил как он себя чувствует. Он же резко подогнул ноги и двинул меня в живот так, что я вылетел в открытую дверь соседнего помещения. Утром познакомились. Это и был будущий трижды Герой Советского Союза Александр Покрышкин. Это только два эпизода из встреч с интересными людьми, а их было множество. К нам приезжали и первые космонавты, и ученые, и артисты. Такие встречи всегда расширяли кругозор, обогащали мировоззрение, надолго запоминались и живо обсуждались в солдатских коллективах. И заслуга в этом была замполита Еремина, о котором ходили слухи, что он был одним из лучших футболистов московского "Динамо" 20-х годов. Никто из нас так и не осмелился спросить его об этом. А он, наверное, с удовольствием рассказал бы о годах своей молодости. Когда я служил, ему было уже 54. Лично для меня день психологической разгрузки, волею командования, выдался 15 февраля. Я, отправив личный состав на занятия по специальной подготовке, которые проводились только командиром взвода, сидел у своей койки и перечитывал томик военной поэзии Константина Симонова, подаренный мне на первом году службы сослуживцем Юрием Добровольским. Дневальный позвал меня к телефону, сообщив, что звонит какой-то капитан. Это был капитан Степанов Николай Васильевич, секретарь партийной организации части. Он просил меня немедленно явиться в его кабинет, куда я незамедлительно и отправился. Партийный босс встретил меня приветливой улыбкой и спросил, не желаю ли я сегодня вечером прокатиться в Москву. Я удивленно поднял брови. — В Москву, на ночь глядя? — Да, с возвращением поздно вечером. — А повод? — Читательская конференция в ЦДСА — Центральном доме Советской Армии, на которую командование части приняло решение вручить именно тебе пригласительный билет. — А кто еще едет? — Командир части, замполит и я. С женами, — ответил капитан. Я, конечно же, выразил бурное согласие. Зажав билет в руке выскочил за дверь, и только на улице прочитал его содержание. Уже вдогонку услышал: "Форма одежды — парадная!" Любители современной русской литературы приглашались на читательскую конференцию по новой книге Евгения Воробьева "Незабудка". Со вступительным словом должен был выступить К. Симонов, стихи которого я только что читал в казарме! Забежал в учебный корпус и попросил у командира взвода разрешение на выезд. Он тут же приказал командиру отделения В. Ковалеву проводить занятия по плану, а мне разрешил готовиться к выезду. Прибежав в казарму, я извлек из шкафа в каптерке свой парадный мундир и принялся приводить его в порядок: подшивать белоснежный подворотничок, чистить асидолом латунные пуговицы и бляху ремня, выглаживать бриджи, чистить до глянцевого блеска сапоги. У командира роты, заглянувшего в бытовку, мои сборы не вызвали восторга, но возражать он не стал, узнав, что это распоряжение командира части. В половине шестого я уже торчал возле штаба, к которому мягко подкатил автобус РАФ, за рулем сидел опытный водитель старший сержант срочной службы Р. Матугаров, который был личным шофером командира и мастерски водил его зеленую "Победу". Подошли капитан Степанов с женой и мы укатили на Москву, получив инструктаж у дежурного по части. Николай Васильевич объяснил, что командир и замполит, проживающие в Москве, подъедут прямо к зданию ЦДСА. В фойе ко времени нашего приезда уже собралась масса военного люду. Офицеры в парадных мундирах, сверкающих металлом боевых наград, дамы в роскошных вечерних платьях прохаживались по фойе в ожидании начала вечера и угощались за столиками коктейлями, бутербродами с икрой и пирожными из рук их заботливых кавалеров. Тут же располагался и книжный киоск, в котором распродавалась книга Е.Воробьева "Незабудка". Стоимость была всего 65 копеек. Я приобрел ее и, найдя свободное место, принялся знакомиться с содержанием. Прозвенел первый звонок и всех пригласили в Малый зал ЦДСА. После третьего звонка в зале наступила тишина, из двери за сценой появились виновники торжества Евгений Захарович Воробьев и Константин Михайлович Симонов. Ведущий объявил о начале читательской конференции и предоставил слово поэту — лауреату многих премий, автору многих поэтических сборников и романов К.Симонову. Вступительное слово о Е.Воробьеве и его произведениях звучало около сорока минут. Мы узнали, что оба литератора друзья еще с Магнитки, услышали лестные отзывы о повести Воробьева "Высота", по которой был поставлен художественный кинофильм с одноименным названием, с Николаем Рыбниковым в главной роли. В это время из приглушенных динамиков звучала популярная песня из этого фильма "Не кочегары мы, не плотники". Потом выступал автор "Незабудки", воодушевленно рассказывал о своем новом творении. Несколько присутствующих выступили с комментариями и оценками этого произведения. Ведущий объявил конференцию закрытой и пригласил всех присутствующих на ужин в ресторане ЦДСА. А тем временем писатель Евгений Воробьев любезно пригласил к себе на сцену всех желающих получить автограф.   Я ринулся в числе первых, забыв
в тот момент о всякой субординации.
Писатель внимательно посмотрел на
меня, спросил, как меня зовут, и написал на титульной
странице книги: "Сержанту Дорбалюку Ник. от автора"
(фото слева).Я поблагодарил и побежал к выходу, у которого находился Константин Симонов, с кем-то оживленно беседовавший. На мою просьбу дать автограф он размашистым жестом достал из внутреннего кармана черный фломастер в металлической оправе и, глядя поверх меня, сделал свой знаменитый росчерк на форзаце "Незабудки" (фото справа). В этот момент Симонов, прижизненный классик советской литературы, думал о чем-то своем - он был совершенно отрешенным от происходящего вокруг. Полученными в тот вечер автографами я очень дорожу. В ожидании наших офицеров я устроился на скамейке в коридоре ресторана, и решил почитать воробьевскую "Незабудку". Увлекшись чтением, я и не заметил, как ко мне подошел подполковник Еремин. Оторвался от книги только услышав знакомый голос. — Ну, что сидишь, помаешь? Команда ведущего тебя не касается? Я ответил, что воспринял эту команду, как приглашение офицерам, а мне там делать нечего. В это время раздался уже голос командира части. — Что за пререкания, сержант! Встать и следовать по указанному маршруту! Ему я уже возражать не стал и покорно проследовал в ресторан. Столы были накрыты согласно этикету, сопутствующему презентациям. Официант наполнил рюмки и бокалы. Ведущий провозгласил тост в честь виновника события, пожелав ему долгих лет творческой деятельности. Я потянулся было к стакану с соком, но увидел отрицающий жест руки командира. — Как все, как все, произнес он негромко. И я поднял рюмку водки. Чудесно отужинав и распрощавшись с командованием части мы уехали, промчавшись по уже ночной, светящейся огнями Москве, и благополучно прибыли в часть. У меня навсегда осталась книга с бесценными для меня автографами и память о прекрасном вечере в ЦДСА. Жизнь солдатская - штука полосатая В двадцатых числах марта 1967 года в Подмосковье еще вовсю лютовала зима. Первые несмелые лучи солнца впервые пробились в еще облачном небе только первого апреля. В конце марта я, наконец, вспомнил, что жизнь полосата, как зебра, а стрессы бывают как от радости, так и от неприятных событий. Двадцать пятого числа наш взвод заступил в наряд в полном составе. Мне выпало нести службу дежурного по столовой. В задачи кухонного наряда входила заготовка дров, получение продуктов со склада, трехразовое мытье посуды, поддержание топки огромного титана на дровах для горячей воды, чистка котлов после каждой варки и еще много других задач. Плохо вымытая посуда угрожала лишением премий гражданским женщинам-поварихам. Они постоянно контролировали ее состояние, а, если видели в окне приближающегося к кухне начмеда капитана Валерия Леонова, то объявлялся аврал с шумом, криком и всеми вытекающими из этого последствиями. И все же я любил дежурства по столовой больше, нежели занудную караульную службу. На кухне сутки пролетали мигом. Все работы заканчивались, при проворных действиях, к часу ночи. Наряд отправлялся спать в казарму и возвращался к пяти утра. Для дежурного было оборудовано спальное помещение. Можно было пожарить для себя любимую картошечку с салом, попить крепкого чайку с ненормированной порцией сахара, вздремнуть пару часов и с новыми силами приняться за работу. День, когда мы заступили в наряд, ничем не отличался от всех предыдущих, отработанных в прошлые годы. Я назначил группу заготовщиков дров, принял кухню от старого наряда, и с остальными курсантами отправился на склад за получением продуктов, где мое присутствие было обязательным. По прибытии меня встретил назначаемый от наряда кочегар. Это был курсант Владимир Черников. Он браво доложил, что необходимое количество дров заготовлено. Я поверил на слово и не стал проверять. А зря… По подоконнику раздаточного окна уже стучали заготовщики от учебных рот. Я отправился в столовую, чтобы проследить за сервировкой столов. Бачки с кашей и порционным мясом, масло, сахар, хлеб, чайники с чаем, вилки, тарелки, ножи для хлеба должны были стоять строго на установленных местах. Все шло прекрасно почти до окончания службы нарядом. В конце дня на кухню прибежал помощник дежурного по части, крикнул от двери, что меня срочно вызывает командир, и убежал. О причине вызова он ничего не сообщил. Так ничего не подозревая, я постучал в дверь кабинета командира. Открыв ее, попросил разрешения войти. Всегда спокойный и уравновешенный подполковник Савинов стоял за столом в таких гневе и ярости, что описанию это не подлежит. Там уже стояли по стойке смирно начпрод капитан Степанов и начальник столовой старшина сверхсрочной службы Зубарев. При моем появлении командир стукнул кулаком по столу так, что стекло, лежавшее на нем, разлетелось вдребезги. — Что это, — заорал он, — что, я спрашиваю!? В руках его была какая-то бумажка. Я пытался сказать, что не знаю о чем идет речь, но меня никто не собирался слушать. — Да кому ты нужен, пошел отсюда! - рявкнул подполковник. Я мигом выскользнул за дверь, а в кабинете баталии продолжались еще долго. Дежурный по части рассказал мне, что кто-то изрубил новые щиты, которые использовались строителями при заливке кольца канализационного коллектора, и они выставили счет части на сто двадцать рублей. Я вернулся в столовую, зашел в кочегарку и увидел радостного Черникова, который бросал в топку последние щепки из обрезной доски. Сдав смену я ушел в казарму. Ночь провел в глубоких раздумьях о превратностях судьбы, ожидая расплаты за свою наивную доверчивость и бесшабашность. Но все для меня обошлось миром, отделался замечанием. Офицерам объявили по выговору. И так в жизни бывает…  (Фото: Жесткие указания
командира нерадивому строевику)С приходом весны мы почувствовали, что таймер начал отсчет времени в нашу пользу. До увольнения в запас оставалось семь месяцев. Появились у бойцов карманные календарики, в которых ставились крестики на каждом армейском дне, высчитывались "дни до приказа". С высоты прожитых лет я вижу, что психологически эта процедура не приближала время возвращения в отчий дом, а наоборот, отдаляла его. Потому, что когда очень ждешь чего-то, время замедляется, а то и стоит на месте. Каждый может сравнить этот процесс с ожиданием поезда на вокзале или томлением в аэропорту, когда рейс задерживается. Ярких впечатлений в армейской жизни становилось все меньше и меньше, а то, что делалось раньше с вдохновением, постепенно превращалось в рутину. К примеру возьмем проведение занятий по строевой подготовке. Казалось бы, что проще умения ходить строевым шагом. А нет же, курсант не тянет носок, шаг не печатает, сбивает общий ритм строя. Тарас Шевченко по этому поводу говорил фельдфебелю: "А что мне делать, они у меня курносые?" А что, если у тебя во взводе десяток таких "курносых"?  Вот и приходится добиваться
от солдат успеха на занятиях долговременным
упорным трудом, не мытьем, так катаньем, как говорится.Зато потом, при сдаче экзаменов, твои воспитанники пройдут, чеканя шаг, как курсанты кремлевского полка при смене караула на посту №1 - залюбуешься! (Фото со строевой подготовки: Расступись, беги народ: Дорбалюк свой взвод ведет!) Или, как вбить в голову курсанту Умарову, что контактор - это не "контактер", чтобы он не рассмешил комиссию при сдаче экзамена по специальной подготовке? Как добиться, чтобы курсант узнавал людей на портретах, и не называл Карла Маркса Фиделем Кастро, запомнил все пятнадцать союзных республик, страны Варшавского Договора или страны-участницы блока НАТО. Вот и ставишь крестики в календарике, чтобы приблизить избавление от однообразия и тоски по настоящему делу. В такой ситуации так и хочется вытворить что-нибудь этакое, из ряда вон выходящее. Провокатором таких дел невообразимых для меня бывал мой хороший товарищ Адольф Стульгис. По его инициативе мы ходили в увольнение вдвоем. Ротный не всегда на это соглашался, считал, что нам лучше бывать в Щелково поодиночке. В чем - то он был прав. Запомнился один из таких "выходов в свет" на пару с Адольфом. Для начала перепрыгнули через спортивного коня, который стоял в выходные дни в аллейке при выходе из расположения роты и был пропуском в увольнение. За ним стоял старшина роты с увольнительными в руках и заученным наизусть инструктажем на устах. Прошли КПП, помахав дежурному увольнительной запиской. И… потопали (как повелось) в сельский продовольственный магазин. Купили бутылку "Старки", килограмм вареной колбасы, булку хлеба, ушли в лес, нашли полянку. Товарищ достал из кармана подленький такой стаканчик "складанчик-раскладанчик". Два-три часа прошли в беседах о житье-бытье сержантском и о ближайших планах. Выйдя из лесу, сели в автобус и отправились в Щелково. Решили погулять по парку. Вдали показался офицер с двумя сержантами. Я предложил свернуть в боковую аллейку, предположив, что это патруль. Осмелевший после "рыжей водки" Адольф, возразил: "Какой патруль, у них даже повязок нет!". Бархатные повязки комендантского патруля появились незамедлительно. Старший лейтенант поманил пальчиком, приглашая подойти поближе. Потребовал военные билеты и увольнительные записки. — Что, скоро дембель? — спросил из-за спины начальника патруля патрульный сержант. — Да уже вот-вот, через три месяца, — дружно ответили мы. — Ну, в таком случае пойдем пивка попьем, — совершенно неожиданно произнес старший лейтенант уверенным голосом. Пили водку и пиво, кажется, тоже. В десять вечера офицер еще раз посмотрел наши увольнительные, и заметил, что увольнение у нас заканчивается через час. На патрульной машине мы были с комфортом доставлены к проходной точно в срок. Попрощались с новыми друзьями, отметились у дежурного по КПП, посидели на скамейке возле казармы, подождали пока все стихнет после команды "Отбой!" и тихонько улеглись в свои койки. Утром ротный не преминул спросить, как прошло увольнение. Мы бодро отрапортовали, что хорошо и весело и рассмеялись. Он подозрительно посмотрел на нас и ушел в канцелярию. Правда, когда мы в следующий раз снова попросились в увольнение вдвоем с Адольфом, мне было отказано под предлогом того, что что я женат и в увольнении мне делать нечего. И еще один случай: и курьезный, и смешной, и забавный, и такой, что мог печально закончиться для тех, кто еще оставался в части произошел в самом конце службы и для меня лично "дембель" мог оказаться под угрозой. Когда уже курсанты успешно сдали все экзамены и уже были распределены по частям, наш взвод отправили помочь какой-то организации проложить кабель через улицу в городе Щелково. В нашу задачу входило разбить отбойным молотком асфальт и выкопать траншею. Погода выдалась мерзопакостная, сеялся мелкий холодный дождь с пронизывающим насквозь ветром. Бушлаты промокли и не грели. Во время перекура солдаты попросили разрешения зайти в магазин. Я отпустил. Через несколько минут все вышли и приступили к работе. Сказали мне, что никаких покупок не совершили, а сами черти забросили в бездонные карманы своих солдатских роб по чекушке водки. С тем и вернулись к обеду в часть. В этот день на обед был наваристый борщ, тушеная капуста с мясом и компот, который был сразу выпит, а опустевшие кружки тихонько наполнились из спрятанных чекушек и снова украсили стол. Старшина роты, ходивший во время обеда в проходе между столами, дал команду к приему пищи. Взвод поднялся и пригласил старшину выпить вместе. Старшина рассмеялся и сказал: "Давайте уж сами. Воду пьют только за здоровье дураков!". — Ну, тогда: "За дурака!" — прозвучало хором. Подняли кружки и выпили. Хорошо закусили. На улице старшина сразу понял, что с ним не шутили. Дал взводу команду: "Бегом марш!" и мои шутники через несколько минут оказались в казарме, где им было приказано раздеться и лечь в постель. Ротный, войдя в спальное помещение спросил: "Что это за безобразие , что за сон среди бела дня?" Старшина объяснил, что люди сильно замерзли на работе, и он разрешил поспать и отогреться, чтобы вдруг никто не заболел. Майор согласился. Перед отправкой в части больных не должно было быть. А случай этот остался нашей со старшиной "страшной тайной" до этих пор. Поступи он по другому, начались бы разборки, поиски зачинщиков, аресты, перераспределения и другие меры воздействия, совершенно не нужные в ситуации, когда часть выполнила основную задачу, подготовив классных специалистов к службе на "отлично". Мудрым человеком был наш ротный старшина Евгений Алексеевич Митюков. По-настоящему, искренне и неформально, заботился о репутации командования и части в целом. И снова отпуск, теперь уже внеочередной, преддембельный. Жаркие летние денечки потихоньку таяли в повседневных армейских заботах, близился долгожданный момент увольнения в запас. Лучший друг Орестик все чаще задавался мыслями о восстановлении в художественном институте. Его волновал вопрос о том, что можно придумать, чтобы обязательно попасть в Киев до начала учебного года в вузах и получить "добро" на завершение учебы на пятом курсе. Выход из положения мы видели только в одном: поехать в отпуск для решения всех накопившихся "гражданских" вопросов. Осложнялось всё тес, что право на такой отпуск было уже использовано в прошлом году. Я решился на отчаянный шаг, практически не имевший перспективы. Пошел в кабинет с табличкой "Подполковник Михаил Леонтьевич Еремин". Подполковник - наш защитник и советчик по всем вопросам. Он был, как теперь говорят, нашей "крышей непромокаемой", всегда помогал в сложных ситуациях. В ответ на мою робкую просьбу об отпуску он, с присущей ему деловой конструктивностью и говорит: — В общем-то есть такая возможность, но её воплощение — в полной зависимости от вас обеих. Ты пришел как раз вовремя. Интуиция, что ли, помаешь? Я молчал, чтобы не сбить нить и темп разговора. Внимательно слушал, затаив дыхание. — Местный председатель сельсовета обратился к нам за помощью в оформлении наглядной агитации на центральной улице села, — продолжал замполит части, — это должны быть крупноформатные щиты с нарисованными на них плакатами в количестве целых двадцати штук. Можно использовать материал, которым нас в большом количестве снабдила администрация ВДНХ. Срок сдачи работы — две недели. Если согласны взяться за работу, можете идти в сельсовет, взять список с интересующей их тематикой. Предварительно определитесь с размерами щитов, они будут варить под них арматуру и — за работу! Когда я передал Оресту содержание нашего с Ереминым разговора, он сорвался с места, крикнул мне на бегу, что уже через минуту будет на складе определяться со щитами. Я рванул вслед за ним, потому что не успел сказать ему нужные размеры щитов. Потом - в сельсовет за тематикой и содержанием щитов. Оптимальный размер плакатов получался у нас 1,5 х 2 метра. Работа закипела уже со следующего утра. Орест набрасывал эскизы угольком, я заполнял их масляными красками, а потом он дорисовывал нужные элементы, завершая композицию. Наше общее дело двигалось с ошеломляющей быстротой. Вот она - креативная сила стимула!  Через
две недели мы уже были готовы достойно показать работу
заказчику, а под стеной клуба тем временем сохло еще
пятнадцать (!) стендов армейской тематики для установки на
территории части. Они были несколько меньше размером и
отражали воинскую специфику нашей части.Вся эта наша с Орестом самозабвенная работа была по достоинству оценена - отпуск мы заслужили. И вот в середине августа 1967-го нам наконец-то вручили долгожданные вожделенные отпускные билеты. (На фото: триумфальные неистовые прыжки Ореста с рейсшиной в день объявления отпуска).  Следует
рассказать, что в срок действия моего отпускного вмешался
муж любимой сестрёнки Лидии Станислав со своими друзьями,
военкомом и главврачом районной больницы. Отпуск был
"слегка" продлён - проблему решили два мешка муки и отрубей, по одному каждому
местному боссу.
Поэтому я и гулял отпуск аж до
10 сентября, и на вполне законных основаниях.К тому времени уже вовсю начались занятия в школах. Мы взяли с собой нашего маленького сына, и поехали в степковскую школу. Лена — для того, чтобы приступить к работе, а я — чтобы заявить о себе и напомнить о своем скором прибытии на работу. (Фото: На дворе степковской восьмилетней школы. Я во внеочередном отпуске на 10 суток, держу на руках любимого сына, которому к тому времени уже больше двух лет. Рядом мои коллеги-педагоги: Надежда Ивановна Журавлева, Валентина Терентьевна Буряченко, жена - Елена Ивановна, завхоз Сергей Прокофьевич Курдюков). Когда я вернулся в часть, Орест уже давно был на месте. Он радостно отрапортовал мне о результатах своей поездки. Его восстановили в институте, но к, сожалению, не на его факультете — худграфе, а на педфаке. Но, тем не менее, это был путь к получению диплома художника-преподавателя, а его полностью устраивал такой вариант. Специальностью художника-графика он практически овладел ещё до призыва в армию. Мы вышли на последний "дембельский" рубеж. До увольнения оставалось полтора месяца! Ещё немного, ещё чуть-чуть… Курсанты, сдавшие экзамены на отлично, получили предписания о направлении в части для дальнейшего прохождения службы, в которых стояла отметка, что им дозволен заезд домой на шесть суток. Командир сдержал свое слово, данное в начале учебы. Оставшиеся выполняли различные работы по благоустройству. Разворачивались строительство пятиэтажного жилого дома для офицеров и сверхсрочников, нового трехэтажного учебного корпуса, новой солдатской бани. Каждую ночь назначался дежурный взвод на разгрузку силикатного кирпича, который беспрерывно подвозили огромные МАЗ-200 с прицепами. В одну из таких ночей мне пришлось применить весь свой педагогический талант к одному из курсантов, отлынивавшему от работы. Уже и не хотелось, но коллектив попросил, а я применял меры воздействия только в тех случаях, когда этого требовал коллектив. Все трудились дружно и слаженно. Только Коле Аракелову не хотелось носить еще горячие кирпичи, и он улегся под березкой на зеленой травке. — Товарищ сержант, ну что это такое? Он что особый какой-то? — косились на Аракелова курсанты. Вот и пришлось вмешаться и применить меру, которая заставила "сачка" работать. Открыл борт непочатого прицепа, поднял дремлющего и определил фронт работ. — Не хочешь работать с коллективом, давай в одиночку. Это все твое. Закончишь, пойдешь отдыхать. Он вскочил и принялся за работу, через некоторое время попросил подмогу. — А я же тебе говорил, что коллектив — великая сила, — сказал я ему спокойно, — курсант Пасторницки, помогите! Это был мой последний прием, учивший человека жить в коллективе. Остававшиеся до увольнения дни напоминали анекдот о черепахе, которую послали за водкой во время звериного банкета. Никакие занятия уже не проводились. Все только и ждали, что пошлют на какие-нибудь работы вне части. Такая возможность для моего взвода появилась. Нас послали навести порядок на территории Мытищинского скульптурного завода. За это нашей части пообещали подарить большой памятник Ленину и скульптуру для фонтана. По прибытию я расставил людей, организовал работу, а сам пошел бродить по цехам завода с целью познакомится с работой скульпторов и рабочих, занимавшихся отливкой статуэток. Интересно было смотреть, как скульпторы переносили размеры из лепного оригинала на бронзу и гранит. Но особенный интерес вызвала работа мастера, высекающего памятник Сергею Павловичу Королеву на огромном гранитном монолите, который потом установили в начале аллеи Космонавтов возле ВДНХ. Я долго стоял, любуясь его ловкими ударами молотком по зубилу и боялся, что вдруг он или поставит инструмент не так, или сильнее ударит молотком. А вдруг отколется кусок гранита больше расчетного. Но все шло как надо, постепенно возникали черты уже знакомого профиля академика, а я пошел проверять работу своих подчиненных. И тут случился инцидент, вследствие которого этот день мог стать последним днем моей службы и не только… Я проходил возле места, где рабочие устанавливали новый железобетонный забор завода. Мужчина, который большой металлической "вилкой" направлял плиты в пазы забетонированных опор, попросил меня подменить его на несколько минут. Я взял из его рук эту злополучную вилку. В это время железобетонная плита, размером где-то 2×4 сорвалась с крюков крана, зацепила меня по обмундированию, ударилась о землю, расколовшись на четыре части. Женщина, которая стояла неподалеку охнула и упала в обморок. Я подошел к ней и сказал: "Тетенька, вставайте, я живой. Мой Ангел -хранитель всегда со мной". А сам подумал: "Действительно — это мама и Святой Николай". К двум часам дня мои солдаты закончили работу, представитель завода поблагодарил нас и отпустил. До прибытия транспорта оставалось три часа. В кинотеатре городе Мытищи шел "Фантомас". Я повел курсантов в кино. Гул ЗИЛа, увозившего нас, не мешал обсуждению фильма, проходившего в стиле мальчишек 50—60 годов: "Во дает! А ты слышал! А машина-то машина — и плавает, и летает, и даже ездит по шоссе!" В часть прибыли вовремя и с полными рюкзаками бракованных статуэток, которые были подарены бригадиром литейного цеха. Нам, "дембелям" уже слышались гудки тепловозов и мигали огоньки светофоров. И вот пришло оно 27 октября 1967 года! Командир второй роты майор Сергеев (Сергиян), веселый армянин, собрал на вечерней прогулке всех остававшихся в части курсантов и дал команду: "Сборный хор, запевай любимую песню своих сержантов, завтра уходящих в запас". Над частью и засыпающим лесом понеслось не совсем стройное, но дружное и громогласное: Безусые комбаты Ведут своих орлят, Когда не спят солдаты, Спокойно дети спят. Мы поняли, что наш час пришел, что завтра мы покинем часть. До этого никто день увольнения нам не объявлял. Утром 28 октября старшина роты Евгений Митюков, чуваш, у которого команда "Рота, смирно!" всегда звучала почему-то, как "Ротик, смирник!", отдал нам после завтрака последнюю в нашей срочной армейской службе воинскую команду: "Увольняемым в запас Вооруженных Сил к 10:00 быть в парадной форме!" Надо ли говорить, что ещё никакую команду за время службы мы не выполняли с таким радостным рвением!  Ровно в 10
часов утра над частью понеслись
вдохновенные и окрыляющие как никогда звуки маршей. Сначала
- любимый марш нашего ротного "Несокрушимая и легендарная",
а чуть позже — марш "Прощание славянки" на
слова Фатьянова. В общем-то, чем начиналась служба,
тем и заканчивалась. Наверное, это — хорошая примета. Всех нас — "дембелей" — построили возле штаба. Вышел командир части подполковник А.А.Савинов, прозвучала команда "Смирно!" Двадцать два сержанта, в один день увольнявшихся в запас, гордо застыли в "суровом солдатском строю". Нас по одному вызывали из строя, командир части поздравлял с окончанием срока службы и вручал последние для нас в этой армейской жизни "Грамоты за отличную службу" и военные билеты с записью об увольнении в запас "в связи с окончанием срока службы". (Фото: командир поздравляет сержанта Дорбалюка с окончанием службы) С замиранием сердца и дрожью в руках мы трепетно принимали эти документы, произносили традиционное, почти ритуальное "Служу Советскому Союзу!" и становились в строй, уступая место следующему. Список казался нескончаемым, а так хотелось быстрее прочитать заветную запись в своём военном билете.  Командир
части еще раз предложил всем сержантам, скорее для проформы,
остаться на сверхсрочную службу, но желающих не
оказалось. Ведь всем хотелось быстрее уехать в родные края.
Наконец, торжественная часть окончилась, и мы всем "дембельским" составом отбыли в расположение роты, пригласив командира и замполита роты сфотографироваться на память для альбома. (Прощальное армейское фото: отсутствуют Богдан Якубив и Орест: Богдан еще три месяца назад согласился на сверхсрочную службу, женился на местной девушке и в этот день принимал новую роту от старшины Митюкова, который перешел на должность начальника склада НЗ, а Орест где-то затерялся, укладывая эскизник). Ротный пожелал нам доброго пути и счастливого будущего, еще раз поблагодарив за службу. Тепло попрощался с нами замполит капитан Вячеслав Михайлович Воронцов. Мой командир - Дмитрий Тихомиров - в этот день в части, к сожалению, отсутствовал. Он сдавал сессию в институте. Отъезд несколько омрачил, тошнотный капитан Моржов, который в этот день был дежурным по части. При посадке в автобусы он несколько раз пересчитывал нас, боясь, что кто-нибудь останется в части. Ну как это, по-вашему? — А что, бывали такие случаи,- наставительно говорил он, — а потом ходят ночевать в часть еще по неделе, вот как! Мы попросили водителя не везти нас по вокзалам, а оставить на метро "Щелковская". Все сержанты нашей роты вышли на станции метро "Киевская" у Киевского вокзала. Мы выпили на прощанье символическую бутылку "Столичной", закусили сосисками и распрощались. В 20:08 скорый поезд № 23 "Москва-Одесса", известный всем каменномостовцам, бывающим в столице, дал гудок и мы осознали, что уже завтра (завтра!) будем дома… P.S. Спустя несколько месяцев мои сослуживцы Анатолий Бабийчук и Борис Тимофеев все же вернулись в Медвежьи Озера, поступили на сверхсрочную службу и закончили ее с полной выслугой лет. Ну а моя "срочная" армейская служба на этом благополучно закончилась. |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |