16:25 Искры памяти. Продолжение,18 |
|
Крутой поворот
судьбы. Летняя сессия 1969 года прошла удачно, без осложнений. Новая печать и запись в студенческом билете радовали глаз: мы стали студентами 5-го курса! Еще на третьем курсе ко мне как-то подошла девушка-сокурсница и сказала: ― Здравствуй, земляк. Я ― Польшакова Валентина Владимировна, заведующая школьным отделом Первомайского горкома комсомола. Привет тебе от бывшей сокурсницы Светланы Назаратий, нашего первого секретаря. Манера общения Валентины пришлась мне по душе. Она как-то быстро вошла в нашу мини-группу, мы все вместе стали заниматься в университетской библиотеке. Сачковать она не давала никому. Все время о чем-то расспрашивала, с интересом и воодушевлением рассказывала то, что сама легко усвоила. В общем, стала хорошим другом в нашей мужской компании.  В школе тоже не произошло за время сессии и отпуска больших
перемен, разве что появилось несколько молодых учителей: физик Ваня Костоглод
(на фото слева его проводы в армию), математик Толя Титаренко, химик Валентина Шкурко. Новая
медсестра Розочка Таратута. Коллектив стал еще моложе и значительно
веселее. А вот меня с осени потянуло на стихослагательство. Написанное отправлял в районную газету, кое-что публиковалось. Со временем даже получил гонорар ― целых три рубля и с ним приглашение редактора "районки" для личного знакомства и беседы. Редактором в то время работал опытный журналист Николай Иванович Мазанка. В беседе нашей прозвучало его предложение принимать участие в работе литобъединения при газете "Прибузький комунар". Объединением руководил медик и поэт Василий Годованый. В этом литобъединении я встретил многих талантливых молодых людей. В частности, бывшего комсомольского работника Григория Ивановича Усатюка, талантливых ребят- школьников Люду Мартынову, Бориса Пережняка и многих других одаренных первомайцев. В один из очередных моих приездов в редакцию я зашел к своим сокурсницам Светлане Назаратий и Валентине Польшаковой. Добро, горком комсомола находился в одном коридоре с редакцией, далеко отклоняться от курса не было необходимости. Девушки встретили меня радостно, угостили чаем, в конце беседы Светлана Алексеевна сообщила, что у нее сейчас вакантна должность заворга, и что при моем согласии она взяла бы меня на работу. Назначение будет возможно после принятия решения городской комсомольской конференцией, а она состоится только в середине декабря. Мне дали большой промежуток времени на выбор между школой и комсомолом. Ну, а я попросил никому не говорить об этом предложении до назначенного времени. Но разве могут женщины, знающие тайну, долго держать ее в себе? Шило немедленно выскочило из мешка. Уже через день во дворе Степковской восьмилетки появился ГАЗ-69 ― "советский джип" ― первого секретаря райкома комсомола В.М. Педашевского, который из машины сразу же направился в кабинет директора школы. Я это видел в окно во время урока. Как только прозвенел звонок, в класс зашла уборщица и сказала, что директор просит меня к себе вместе с женой. При нашем появлении в кабинете Вячеслав Михайлович прервал беседу с директором и мы услышали от него известный партийный штамп: "Есть мнение бюро райкома..." Он предлагал работу в комсомоле нам обоим. Мне ― на должности заворга райкома, а Лене ― освобожденным секретарем комитета комсомола Мигеевского сельзозтехникума. Обрисовал нам широкие перспективы на будущее, но я возразил тем, что уже пообещал пойти на равнозначную должность в горком. ― Куда вы пойдете, решать будем мы, ― уже другим тоном подвел итог комсомольский функционер районного масштаба и через день делопроизводитель школы приняла срочную телефонограмму, гласившую, что Дорбалюк Н.И. должен прибыть на беседу к первому секретарю райкома партии Ивану Никифоровичу Шевякову. Указывался день и время. О норове главы района ходили легенды, например, такая, что директор районной заочной школы Кирилков, заходил в приемную первого, снимая галоши (любимый предмет своего гардероба), а, вылетая из кабинета, пролетал мимо них. Секретарь бежала за ним, истошно кричала: "Стой! Забери обувку". А он обещал прийти в другой раз и бежал дальше. Я чувствовал, что разговор будет серьезным, но чтобы настолько… Ровно в 9:00 я вошел в приемную. Секретарь-машинистка приоткрыла дверь кабинета шефа и доложила ему о моем прибытии. После ее разрешающего жеста я переступил порог храма хозяина района. Он поднялся над столом мощный, красивый и начал разговор с мной без взаимных приветствий и мягких вступлений. ― А, явился перебежчик, ― раздался грозный рык Шевякова. ― Мы его воспитали, выучили, понимаешь, а он, видите ли, в город собрался! Не будет тебе города. В райком пойдешь как миленький! На мое возражение о том, что райком и горком находятся в одном здании, реакция была еще более бурная. ― Не хочешь в райком ― никуда не пойдешь! ― прогремело и упало на меня с потолка. ― Нет, ты пойдешь, пойдешь ко мне в райком партии инструктором отдела агитации и пропаганды. Куда ты денешься?! ― А вот уж куда точно не пойду, так это к Вам! ― А это почему же?! ― А из уважения к себе. Я не знаю сельского хозяйства и не хочу, чтобы меня через месяц выгнали с позором. ― Свободен, ― прозвучало уже немножко в ином тоне. ― Мы разберемся, где ты будешь и кем ты будешь. Я спокойно вышел из кабинета. Галош в приемной не оставлял, обошлось без погони. Зашел в горком, передал Светлане Алексеевне содержание разговора с первым, а она посоветовала не переживать, спокойно ехать домой. Так я и сделал. Недели через две, может чуть больше, в школу поступила еще одна телефонограмма. На этот раз о необходимости нашего с Леной прибытия в райком комсомола за получением командировочных удостоверений для следования на бюро обкома. Мы получили командировочные удостоверения за подписью Вячеслава Педашевского и уехали в областной Николаев. Бюро обкома в классической форме не проводилось, заседания как такового не было. Нас провели по кабинетам ответственных работников, которые проводили с нами беседы, каждый по своему направлению деятельности. Под конец рабочего дня мы, наконец, попали к первому секретарю обкома тов. Грицаю Ивану Трофимовичу. Ему доложили, что мы побывали на беседе у всех начальников отделов и отзывы положительные. Иван Трофимович подошел и поздоровался с нами за руку, скрывая за улыбкой какую-то маленькую тайну. Потом объявил нам свое решение: ― Вы, Николай, будете рекомендованы на должность заворга Первомайского горкома комсомола, а вы, Елена, на должность освобожденного секретаря Мигеевского сельхозтехникума. ― Так мы же… ― Спокойно. Будет все так, как я сказал. Мы вышли из здания обкома с видом триумфаторов. По приезду доложили о результатах поездки В.М. Педашевскому, чем вызвали его негодование и угрозу возвратить командировочные. После этого отправились домой и приступили к работе в обычном ключе. Оставалось дождаться декабрьских конференций и принятия окончательного решения. С коллегами разговоров о нашем возможном уходе не вели. Мандаты делегатов комсомольских конференций, районной и городской, получили по почте. Они проводились с разницей в один день. Девятнадцатого декабря намечалась городская, а двадцатого районная конференции. В их работе принимали участие секретари обкома Юрий Попович и Тамара Яворская, корреспондент республиканской газеты "Комсомольское Знамя" и ответработник ЦК ЛКСМУ, их фамилий я не помню. После обеих конференций проводились шумные банкеты с приглашением комсомольского актива в главном ресторане районного центра Первомайска "Южный Буг". Домой мы вернулись на третий день, практически уже штатными работниками горкома и райкома комсомола, как и предполагалось после нашего визита в Николаев. Вкус нового образа жизни уже ощущался на губах, в мыслях и сердцах. Приступить к работе на новом месте нам не сразу удалось. С нового года начинались учебно-экзаменационные сессии в вузах и (что было особенно приятно) наши новые руководители дали нам возможность использовать отпуска, положенные на старом месте работы, для поездки на сессию. Поэтому мы спокойно доработали в школе до конца первого полугодия, отбыли положенное время на сессиях и только по возвращении написали заявления об увольнении "в связи с переходом на новое место работы". Директор школы, с присущей ему простотой и наивностью, не принял наши заявления, мотивируя свой отказ тем, что среди учебного года он не может отпустить квалифицированных специалистов, не имея им замены. В связи с этим только 15 января я появился с нашими проблемами в кабинете заведующего районо. Николай Иванович Беличенко встретил меня дружелюбно, но когда узнал, с чем я пришел, тоже возмутился: — Не ожидал я от вас такого подвоха. Ты у меня в резерве на должность директора школы в селе Романова Балка, вопрос уже практически решен. И где же я сейчас буду искать учителя русского языка в нашу Степковку? Нет-нет, и не просите, не подпишу! — Вы не можете не подписать, уважаемый Николай Иванович. Решение городской комсомольской конференции протокольно утверждено еще 19 декабря. Я уже почти месяц фактически числюсь в аппарате горкома комсомола. Там мне уже и зарплату начисляют. Из кабинета я вышел уже с записями в трудовых книжках об увольнении с работы в связи с избранием на должности кадровых работников аппарата горкома и райкома комсомола. Первое рабочее задание я получил 17 января 1970 года. Мне предстояло обобщить критические замечания, высказанные делегатами прошедшей конференции и разработать мероприятия по их устранению. На это был установлен трехдневный срок, так как начиналась работа по подготовке всех комсомольских организаций к проведению Ленинского зачета, посвященного столетию со дня рождения вождя мирового пролетариата В.И.Ленина. На учете в горкоме состояло 32 первичные организации и успешное проведение зачета зависело именно от меня — заворга. Вся кампания должна была завершиться к 22 апреля. Подробный отчет надо было представить к празднику 1 Мая. Тогда все приурочивалось к знаменательным датам. А они шли одна за другой. Только успешно завершили проведение зачета, как наметилась подготовка к Первомайской демонстрации. Сразу же после нее — 30-летие Победы в Великой Отечественной войне. Встал вопрос об изготовлении 2500 факелов для проведения факельного шествия 9 Мая. Их могли изготовить комсомольцы молочно-консервного комбината из технологически подходящих для этого консервных банок. Приходилось мчаться на Сахзавод, зажигать комсомольцев на выполнение этого срочного задания. Зато, как это получилось грандиозно, величественно и красиво. Представьте себе вечерний Первомайск, мосты над Южным Бугом и Синюхой. От площади перед городским театром выдвигается пятитысячная колонна участников шествия, у каждого второго в руках яркий полыхающий факел. Впереди колонны идет бронетранспортер, на котором офицер и два солдата с автоматами, подсвеченные прожекторами с четырех сторон. А со стороны районного военкомата, от памятника воинам-освободителям из шести репродукторов через мощные усилители на весь город несется: Его зарыли в шар земной, А он был лишь солдат. Простой солдат земли родной. Без званий и наград... Мероприятие закончилось проведением митинга в честь воинов, павших смертью храбрых при освобождении города от фашистов. Я написал в районную газету большую статью, но ее значительно купировали, и получилась она куцей, сухой, не интересной. Оказывается, слова "бронетранспортер", "офицер", "солдаты" не могли появляться в нашем районном периодическом издании. Официально считалось, что в нашем городе размещался только строительный батальон — и ни о каких других войсковых частях не могло быть и речи! А ведь в Первомайске базировался штаб 46-й дивизии РВСН. Тогда интенсивно велось строительство военной гостиницы, первого здания нынешнего поселка имени Коротченко и различных военных объектов в городе и районе. Праздник обошелся спокойно: без хулиганства и мелких правонарушений. Правда, возник было небольшой инцидент, когда несколько не догоревших факелов полетели с мостов в речки. Но члены комсомольского оперативного отряда под руководством Любомира Ридоша, будущего прокурора Первомайского района, а тогда 
девятнадцатилетнего юноши,
однажды получившего на городской танцплощадке ножевое
ранение легкого. После выздоровления, Любомир поклялся всю свою жизнь
положить на алтарь борьбы с преступностью. По рекомендации партийных
и комсомольских органов поступил и успешно закончил Харьковский
закрытый юридический институт, работал следователем, помощником
прокурора, прокурором Врадиевского, а позже Первомайского районов. К
сожалению, погиб в девяностые годы в автокатастрофе при невыясненных
обстоятельствах. Тогда, в 1970 году, комсомольский оперативный отряд
каждый вечер выделял наряд из своих "бойцов" для патрулирования на
улицах города, на танцплощадках, в
клубах и Домах культуры, возле ресторанов. Я
ничуть не преувеличу, если скажу, что хулиганствующий элемент при
встрече с оперативниками, снимал головные уборы и вежливо
раскланивался, чуть ли не в пояс — оперотряд уважали и боялись.Все оперотрядовцы, как положено, имели "корочки" — официальные удостоверения с четко прописанными правами.  Фото слева:
удостоверение члена оперотряда Елены Дорбалюк, пробуждающее память о
тех, уже далеких годах молодости.На фото выше справа: оперотряд перед заступлением на патрулирование — автоинспектор В. Мазуренко, завотделом горкома комсомола Николай Дорбалюк, активисты-комсомольцы. Это было время, когда каждый человек дорожил своим рабочим местом. Недостойные поступки обязательно фиксировались, нарушители фотографировались, по фактам правонарушений готовились представления в адрес руководителей предприятий с обязательным информированием горкома о принятых мерах. За время существования оперативного комсомольского отряда количество преступлений и случаев хулиганского поведения в общественных местах среди молодежи города значительно снизилось. В рейдах добровольных охранников порядка принимали участие и свободные от службы работники милиции. Особенно часто выходили на патрулирование старший инспектор ГАИ В. Мазуренко (это он в форме на фото вверху) и сержант линейной милиции И. Шевчук. Я увлекся новой работой и даже думать не мог, что в скором времени что-то может измениться в нашей судьбе. Мы сняли комнатку на Ольвиополе, у самого живописного берега Южного Буга, это напротив военкомата.  Наша хозяйка
через месяц после нашего вселения, не долго думая, продала дом
"вместе с нами". Наши молодые хозяева Толя и Валя, к
счастью оказались
ребятами компанейскими, дружными, веселыми и жизнерадостными. Свободные вечера мы
проводили совместно, чувствовали себя в их усадьбе, как родственники.(Слева на фото мы с новыми хозяевами-друзьями Толей и Валей). Мне мои коллеги уже показывали строящийся в центре города элитный дом, в котором и я мог получить квартиру. Сотрудникам горкома оказывал всяческую поддержку бывший первый секретарь горкома комсомола, а в то время уже третий секретарь горкома партии Николай Степанович Перепелица. По инициативе первомайского литобъединения и активном участии бюро горкома комсомола был проведен общегородской вечер поэзии с приглашением поэта-земляка Андрея Ярмульского (строки из его стихотворения я избрал эпиграфом для страницы о "Партизанской искре"). Горком был инициатором концерта Юрия Гуяева и Андрея Совы в помещении театра. Навестили нас и А.Котляр и молодая тогда еще певица Екатерина Шаврина. С ними мы ездили с концертами в села района, организовывали публику, реализацию билетов. В общем, все шло своим чередом до одного из выходных в последние июньские дни. В пятницу после работы мы решили поехать к моим родителям в Каменный Мост (кстати, в наших местах принято говорить "поехали на Каменный Мост"). Провели там субботу и воскресенье, отдохнули от города, накосили и наносили сена для кроликов, которых в то время с энтузиазмом разводил отец, пообщались с нашими старичками. А в ночь на понедельник мне приснился сон, который я считаю вещим. Приснился старший брат, не пришедший с войны. Он явился мне во сне в форме подполковника авиации на пороге родительского дома. Попросил позвать отца. Я позвал его в открытую дверь, а отец ответил: — Слышу, слышу! Вышел на порог и они с братом обнялись и расцеловались. Утром я рассказал этот сон маме. Она внимательно посмотрела на меня и спросила: — А ты, случайно, не собираешься идти в армию служить? — Что ты, мама, ну какая ещё армия? — удивился я, — я ведь только что отдал Родине три года, честно, до конца исполнил свой воинский долг. Какая еще тут может быть армия? — А вот мне кажется, что ты еще пойдешь служить. А в каком звании, ты говоришь, он тебе приснился? — В звании подполковника. — Вот в этом звании ты вероятно и закончишь службу, — и посмотрела на меня внимательно. Да, вещунья была моя мама. Как сказала, так и сбылось. Начало новому зигзагу судьбы положило уже это утро. "Вот, новый поворот, что он нам несет..." (из песни "Машины времени") Утренний рабочий поезд «Врадиевка-Голта» (теперь это поезд «Котовск-Помошная») быстро доставил нас в Первомайск. Через несколько минут после высадки из вагона мы уже стояли на автобусной остановке возле городского сквера. Как всегда, попрощались и Лена осталась ждать автобус на Мигею, а я, не спеша, отправился к своему рабочему месту в горком комсомола. Прошел мимо памятников в сквере, прочитал надписи на них — как-будто впервые видел. До начала рабочего дня оставалось еще минут двадцать и спешить в душный кабинет не хотелось. Свежесть июньского утра, цветущие на клумбах канны, политый садовниками асфальт располагали к лирическому настроению, в голове жужжали поэтические строчки, рифмы так и цеплялись одна за другую. Ровно в 9:00 переступил порог горкома, вошел в свой кабинет, который я и Валентина Польшакова делили на двоих, присел за рабочий стол. Резкий звонок телефонного аппарата вывел меня из состояния творческих блужданий. Я поднял трубку. Голос секретаря-машинистки из приемной срочно просил меня подняться на второй этаж в 24 кабинет. Телефон абонента сразу же отключился. Я поспешил выполнить указание. На мой стук в дверь мужской голос дал разрешение войти. За столом сидел совершенно незнакомый мне мужчина. Я заметил под столом его неестественно широко расставленные вытянутые ноги и жест, приглашающий присесть. Он заговорил сразу же, как только я оказался на стуле. — Я — Вернигора, заведующий административным отделом Николаевского обкома партии. В Пограничные войска Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР служить пойдешь? Это прозвучало настолько неожиданно и даже непонятно, что вызвало мою минутную растерянность. Никак не мог связать погранвойска, КГБ и Совет Министров в один узел. Тогда я совершенно не знал, что погранвойска структурно входят в КГБ на правах одного из главков, а КГБ, в свою очередь, подчинен Совету Министров. После небольшой паузы сказал, что я человек семейный и надо подумать. На это получил незамедлительный ответ: — Ну, пойди подумай, а через пару часов придешь, скажешь, что очень захотел. Спустившись в свой кабинет, я неожиданно и как нельзя кстати увидел за своим столом Лену. Они с Валентиной что-то оживленно обсуждали. На мой вопрос о своем присутствии на моем, а не своем рабочем месте, она улыбнулась и ответила, что располагает свободным временем и решила его провести со мной. Мы вышли в сквер и я рассказал ей о только что состоявшемся разговоре в горкоме партии. Порешили на том, что любое принятое мною решение будет верным. Я проводил жену на автобусную остановку, вернулся в кабинет и написал рапорт с просьбой рассмотреть вопрос о моем призыве на кадровую службу в Пограничные войска Советского Союза. Рапорт был принят представителем обкома, такой же в этот день подал и мой коллега по должности из райкома комсомола Владимир Войтенко. Нам сказали ждать решения. Принимая рапорт тов. Вернигора встал за столом и я заметил, что он инвалид без обеих ног. Мне стала понятна его вальяжная поза за столом. С этих пор время потянулось медленно перед неизведанным и непредсказуемым будущим. Ожидание затянулось на несколько месяцев. Оно сопровождалось прохождением медицинской комиссии, всевозможными проверками со стороны сотрудников райотдела КГБ. Вызовом на бюро обкома партии, где присутствовали офицеры ближайшего к Николаеву Одесского пограничного отряда. Уезжая домой, мы с Владимиром уже знали, что нас призовут. Только не знали, когда это свершится. На заседание бюро обкома, сейчас это назвали бы кастингом, приглашалось всего двадцать четыре сержанта и офицера запаса из разных районов области. Это были люди разного возраста, разных профессий, разного уровня, кругозора и мировоззрения. Все мы ожидали решения своей судьбы на лестничной площадке, маршем ниже двери кабинета, в котором проводились индивидуальные беседы с кандидатами на призыв, возле урны, над которой красным цветом светилась надпись "Место для курения". Ожидали своей очереди, курили и обменивались мнениями, расспрашивали тех, кто уже прошел собеседование о содержании бесед с ними. Среди нас находился здоровенный парень, назвавшийся Миша Ткачик. Он держал в руках несколько газет на английском языке, оживленно рассказывал о своей поездке в Америку по приглашению родственников, показывал фотографии на первых страницах газет, где он восседал в кругу своей родни, видимо довольно состоятельной. Об этом говорил размер фотографий на четверть газетной полосы. Ребята советовали ему спрятать газеты подальше и никому не показывать, а он говорил, что и так не пройдет отбор, что приехал на авось — а вдруг пройдет номер? Не прошел, как и не прошел для большинства тех, кого приглашали. Нас отобрали в тот день только четверых. Это были: Володя Войтенко, с которым мы приехали, заворг Вознесенского райкома комсомола Миша Мошаровский, секретарь комитета комсомола колхоза из Новой Одессы Анатолий Евграфов и я, грешный. Домой из Николаева мы ехали окрыленными будущим, в целом счастливыми и довольными от того, что выбор выпал именно на нас. В Вознесенске наш автобус стоял целых полчаса, и по предложению Владимира Войтенко мы выпили на радостях в привокзальном буфете по стакану портвейна, закусив шоколадной конфеткой. Отметили и закрепили свой успех. Дома меня уже ожидал вызов на летнюю, предпоследнюю, сессию. Двадцать дней в Одессе прошли незаметно, город жил своей жизнью, чувствовалась какая-то непривычная для одесситов суета, возле входов в предприятия общепита начали появляться тазики с хлорированной водой. Входящим предлагали вымыть руки. О причинах никто ничего не говорил. Мы так и разъехались в неведении. Через несколько дней услышали по радио, что в Одессе объявлен карантин в связи со вспышкой эпидемии холеры. Город закрыли на выезд. Каждый, кто собирался уехать, должен был пройти диспансеризацию в течение двух недель. Оставалось только радоваться, что вовремя ускользнули. Пугала не так эпидемия, как перспектива оставаться там с пустым кошельком. Я еще не знал, что вскоре снова окажусь в Одессе, причём еще до окончания в городе карантинных "антихолерных" мероприятий.  Жаркий июль 1970-го располагал к отдыху гораздо больше, чем к активной трудовой деятельности. Комсомольские активисты горкома и райкома позволили себе несколько выходных дней посвятить отдыху на природе. Я тогда впервые увидел Южный Буг не с мостов, а таким, каким он есть на самом деле: с гранитными скалами и порогами заповедной зоны. Мы выезжали в село Грушевку, где начинаются эти восхитительно красивые, чудесные места в нашем Первомайском районе. (На фото: Комсомольский актив ГК ЛКСМУ на отдыхе. село Грушевка, Южный буг, лето 1970 год). Очень справедливо говорят, что ждать и догонять самые занудные занятия. Август и половина сентября показались мне самыми длинными месяцами в моей жизни. Работать напряженно уже не хотелось, а без напряжения я не умел. От этого было скучно и муторно на душе. И, наконец, настал день, взбудораживший и призвавший к активным действиям. 24 сентября в моем кабинете зазвонил телефон. Трубка произнесла в мое ухо: — Капитан Владимир Дуйко, старший оперуполномоченный райотдела КГБ. Должен сообщить, что вы призваны на службу в Пограничные войска. Надо за сегодня уволиться с работы, а завтра быть в областном Управлении КГБ, где и получите дальнейшие распоряжения. Я тут же перезвонил Войтенко. Он сообщил, что ему тоже звонили. Мы написали заявления об увольнении с работы. В кабинете второго секретаря горкома комсомола Валерия Ивановича Бобина прошло экстренное заседание бюро. Протоколом № 9 меня уволили с занимаемой должности. Пока заседало бюро, наш самый юный член коллектива, будущий прокурор, Любомир Иванович Ридош делал приготовления для прощального застолья. До прихода Любомира я написал на листе ватмана лозунг, похожий по содержанию на известный из фильмов о гражданской войне плакат: "Горком закрыт, все ушли на проводы в Армию!" — который прикрепил на дверь кабинета Бобины. Но Валерий Иванович шутку не воспринял и тут же снял его. — Ты уедешь, а нам тут работать всю жизнь! Ну не надо этого. Будущий номенклатурный работник уже тогда не любил шуток. Провожали меня тостами под крепкий пиратский напиток, кубинский ром «Негро», популярный и довольно таки распространенный в то время в нашей торговой сети. Разошлись около полуночи, а в шесть утра автобус с привокзальной площади железнодорожного вокзала станции Голта (это теперь она уже называется звучно «Первомайск-на-Буге») уже увозил нас с Володей в офицерское будущее. Ровно в 10:00 мы подошли к двери Николаевского областного Управления КГБ. Дежурный у входа сказал, что нас уже ждут на третьем этаже. Когда мы поднялись по лестнице, дверь одного из кабинетов открылась, из нее вышел пожилой человек в сером костюме и пошел нам навстречу. — Полковник Шаповалов, — услышали мы от него. — Здравствуйте, товарищи лейтенанты. — Мы не лейтенанты, мы старшие сержанты запаса, — ответила наша дружная четверка по-военному в один голос. — Неправильно, — возразил полковник, — шестнадцатого сентября Юрий Владимирович Андропов подписал приказ о присвоении вам лейтенантских званий. Прошу в мой кабинет для производства некоторых формальностей. На столе лежало четыре листа бумаги с напечатанным текстом. — Это — предупреждения о неразглашении военной и государственной тайны. Прошу прочитать и подписать. Мы прочитали и молча подписали. Полковник достал из ящика стола еще какие-то бумаги. — А это — предписания о направлении вас на службу в доблестные Пограничные войска и требование на четыре человека на срочный перелет в Киев. У входа стоит моя машина, водитель отвезет вас в аэропорт, возьмет забронированные для вас билеты. Через два часа вы должны быть в Киеве по известному адресу Владимирская, 26. Счастливого пути и успешной службы! — напутствовал нас Шаповалов. Через два часа нас встретил киевский аэропорт Жуляны, а троллейбус подвез по указанному в предписании киевскому адресу. Часовой у входа вызвал по телефону начальника отдела кадров политсостава, который сразу же провел нас в подвальное помещение, где находился вещевой склад. Там старичок в форме майора-пограничника окинул нас оценивающим взглядом, выдал каждому по комплекту полушерстяной полевой формы, хромовые сапоги, новенькую скрипучую портупею, погоны, и почему-то сразу аж по три зеленые фуражки. Пока мы пришивали погоны и подворотнички, он рассказал нам, что его зовут просто Григорий Иванович, он уже 20 лет как на пенсии, что ему уже почти семьдесят лет, а форму он носит потому, что не представляет себя в гражданском костюме. Попросил поспешить с подготовкой формы, так как в 16:00 мы должны уже быть в приемной начальника политотдела Краснознаменного Западного пограничного округа. С подшивкой подворотничков мы справились быстро, сгодился недавний солдатский опыт. Покрутившись перед часовым, чтобы запомнил, вышли покурить и оглядеться. Прямо перед нами красовалось огромное серое здание республиканского КГБ, слева виднелась вывеска «Кафе». Мы заспешили перекусить — со вчерашнего вечера никто даже чая не пил. Пирожные и кофе с молоком слегка утолили голод. Часовой снова позвонил в отдел кадров и нас взяли в оборот кадровики. У них было еще почти два часа на беседы. В шестнадцать часов мы стояли у двери кабинета начальника политотдела. Генерал Василий Андреевич Козлов отсутствовал, нас принимал его заместитель полковник Николай Герасимович Былина. После короткой беседы каждый получал назначение в один из пограничных отрядов округа или Союза. Я и Миша Мошаровский направлялись в Одессу, Володя Войтенко в Мукачево, а Толя Евграфов в Хабаровский край. В этот день округу представлялись все новоиспеченные лейтенанты, отобранные для службы в пограничных областях Украины. Как мы узнали позже, всего нас таких призвали на службу 600 человек. Начинался самый важный период моей жизни — служба офицера-пограничника. |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |