16:15 Искры памяти. Продолжение,13 |
| Глава 4.
От морского побережья к берегам Голубого Дуная. Сентябрь в Одессе выдался солнечным и приветливым, как и майор Попов в отделе кадров. Он внимательно прочитал выписной эпикриз, который, кстати, я писал собственноручно по поручению лечащего врача. Маргарита арита Мартиросовна сказала мне, что я так усвоил медицинскую терминологию, что она мне полностью доверяет. Прочитав написанное мной, она сразу же поставила подпись и печать санатория. Ко времени моего возвращения в родные края все уезжавшие на экстернат уже вернулись дипломированными офицерами. Валерий Бендатый даже был уже назначен начальником заставы в поселок Порт Железный. Мне обещано было выезд на экстернат осенью следующего года. После беседы с непосредственным начальником — начальником политотдела, намекнувшим на то, что в Хорлы еду ненадолго и намечается какое-то мое перемещение по службе, я уехал на заставу. Семья встретила радостным событием. Пока я "курортничал", в семье произошло серьезное событие. Первого сентября жена отвела сына в первый класс и сама устроилась на работу в местную школу старшей пионервожатой. Я очень сожалел, что сынишка стал государственным человеком в мое отсутствие. Ему было обещано, что на выпуске я обязательно буду присутствовать. Казалось бы все оказались при деле, но вскоре один из инструкторов политотдела проболтался по телефону, что готовится переброска меня по горизонтали на заставу "Рени", чтобы избрать секретарем партийной организации и так как проведение отчетно-выборных собраний намечается только на вторую половину ноября, то я могу спокойно работать на старом месте. "Успокоил", ничего не скажешь! Итак, речь шла о скором переводе на равнозначную должность на пограничную заставу "Рени", с самой последней на самую первую. Это был более ответственный участок границы. А самое главное — планировалось избрание меня секретарем парторганизации дунайского направления, в которую входило девять пограничных застав. Начальниками на этих участках были в основном пятидесятилетние капитаны и майоры с огромнейшим служебным опытом, те, о которых говорят, "ему палец в рот не клади". А я, как партийный лидер направления, должен буду, при малейших их просчетах в организации службы, оказывать на них партийное влияние. Кроме того, в обязанности секретаря входили: постоянное посещение всех пограничных застав от Рени и до Вилково, ежемесячная подготовка и проведение партийных собраний, оформление персональных дел на провинившихся членов партии с последующим представлением их на заседания партийной комиссии. Такие действия предполагали наживание себе врагов из числа друзей. Отказ от этого предложения мог стать тупиком в продвижении по службе. Когда пришло время, я дал согласие на перевод, хотя лично для меня это означало только увеличение моральных и физических нагрузок. Перевод предполагался на конец ноября. Оставалось еще почти три месяца на прощание с полюбившимся нам уголком таврических степей. В текущем году страна готовилась к проведению выборов в представительные органы власти всех уровней. Мне предложили баллотироваться кандидатом в депутаты местного сельсовета. Избрание офицеров в местные органы власти всячески поощрялось командованием и политорганами. О выдвижении меня кандидатом в депутаты сельсовета было доложено в политотдел. Решение начальника политотдела было однозначным. — Вопрос о вашем переводе решен. Немедленно откажитесь от участия в выборах. Оставалось безропотно и терпеливо ждать приказа. И все же предвыборная кампания захватила полностью. Надо было готовить закрытый избирательный участок к голосованию, получать бюллетени, печать, урну для голосования. То есть, выполнять обязанности председателя комиссии избирательного участка. Кандидатом в депутаты Верховного Совета УССР по Каланчакскому избирательному округу выдвигался классик украинской литературы Олесь Терентьевич Гончар. Предвыборная встреча с ним была назначена на 19 ноября. Мимо такого мероприятия я, дипломированный филолог, конечно же, пройти не мог. Лично для меня это была возможность пообщаться с известным писателем, с которым к тому же я состоял в переписке при подготовке своей дипломной работы. Встреча состоялась в установленное время в доме культуры пгт Каланчак. Олесь Терентьевич оказался мужчиной среднего роста с красивым лицом и спокойной речью. Говорил содержательно, убедительно и страстно. После ответов на вопросы желающие лично общаться с кандидатом в депутаты получили такую возможность. Я подошел с просьбой дать автограф и положил на стол роман "Собор", предполагая, что это удивит его: об этой книге в прессе велись в то время неоднозначные дискуссии. — Хочу, щоб ви, Олесю Терентійовичу, зробили напис саме на цій книжці. — Не думаю, що вона така популярна серед читачів. Занадто малим тиражем була видана. — Але якщо зважати на те, що цей примірник вже прочитало понад 50 моїх знайомих і друзів, то можна думати, що популярність висока. — Це справді так? — вскинул брови Гончар. — Це справді так. У мене ще є видання в мякій обкладинці, але воно вже зачитане до дірок, — подтвердил я. Когда я назвал свое имя и фамилию, он посмотрел внимательно и спросил, где их мог слышать. Я же напомнил ему, что в письмах спрашивал его о работе над киносценарием "Партизанская искра".  Результатом
нашего короткого разговора стала надпись, которую читатель видит
на прилагаемом фото: Форзац книги Олеся Гончара «Собор» с дарственной надписью. Сопровождающие писателя представители избирательного штаба торопили его, напоминая о длинной дороге до Херсона. Он уже перед выходом за пределы территории Дома культуры успел коротко рассказать, какие неприятности имеет в связи с опубликованием романа "Собор", об упреках, посыпавшихся на него в ЦК КПУ за идеализацию Запорожской Сечи и воспевание церковной архитектуры. Те, кто помнит 1972 год, знают, что это был год жесткой борьбы с инакомыслящими, год репрессий и ссылок и поймут, как сложно было Олесю Терентьевичу. Я же был бесконечно счастлив тем, что говорил с живым классиком. Встреча эта запомнилась мне на всю жизнь. Новое место службы — город Рени. Вскоре поступила команда собирать вещи и переезжать к новому месту службы. Начальник политотдела полковник Иван Кулаков заверил меня, что в Рени жилье для замполита есть, а к проведению отчетно-выборного партсобрания все готово. Использовать транспорт части для переезда запретили — преодолеть расстояние почти в 800 километров было за пределами возможностей командования. Несколько дней заняло отлавливание свободного контейнера на контейнерной площадке станции Каланчак. Привезли его на заставу, загрузили, снова отвезли. Пробег машины уже составил почти двести километров. По прибытии в город Рени мы выяснили, что на станции Рени контейнерной площадки нет, пришлось переадресовывать наш груз на станцию Измаил. Однокомнатную квартиру, арендованную портом бывшему замполиту Юре Смирнову тоже отобрали. Нам предоставили комнатку в портовом общежитии. Это было страшнее коммуналки. По длинному коридору гнездилось четырнадцать таких же комнатушек, у нас за стенкой размещалась кухонька, в которой уже в четыре часа утра начиналась жизнь. На двух газовых плитах было только две действующих горелки. Хозяйки начинали борьбу за с шумом и криком. В общем туалете в рабочем состоянии была только одна "чаша Генуя" — кто не знает, это своего рода напольный унитаз, который предполагает сидение на "корточках". Не знаю, откуда произошло такое громкое название, но под дверью туалета шуму и криков всегда было не меньше, чем в кухне. Под вечер разношерстный портовый люд собирался к родному крову, начинались совместные ужины, сопровождавшиеся дарами Бахуса и последующими вакханалиями. Все заканчивалось только к часу-двум ночи, а с четырех часов опять включалась в жизнь кухня. О полноценном отдыхе не могло быть и речи. Меня лично спасало только то, что большее время суток проходило на заставе. После отчетно-выборного собрания, которое прошло так, как велело "мнение политотдела", я часто начал выезжать на заставы, где трудились коммунисты парторганизации. Этого требовал политотдел. Я должен был не только служить в должности замполита своей заставы, но и быть в курсе всего, что происходило у соседей. Все негативы приходилось делить вместе с непосредственными их виновниками. Однажды на заставу пожаловал начальник политотдела вместе с заместителем начальника политотдела Западного пограничного округа полковником Н. Г. Былина. Для нашей отдаленной от штаба на 340 километров заставы это было значимое событие. Полковники появились в полдень. Вечно чем-то озабоченный начальник заставы А. А. Подворчан находился на выезде, когда я получил информацию о том, что к нам едут высокопоставленные гости. Повару было приказано приготовить отдельный обед. Я лично открыл ворота перед "Волгой" начальника. Провел прибывших в канцелярию. И понял, что приехали к нам не просто так. Товарищ Кулаков решил учить меня жить и Родине служить. Заслушав доклад по обстановке от невесть откуда появившегося начальника, с нами сразу же начали прощаться. От обеда начальство категорически отказалось, мотивируя отказ тем, что обед ждет их на соседней заставе. Выходя из здания заставы Иван Климович заглянул в спальное помещение, где только что был наведен идеальный порядок, пол еще был влажным после уборки. Возле первой тумбочки на полу лежал малюсенький кусочек бумаги, ярко сверкавший своей белизной на фоне влажного пола. Полковники уехали, не сделав ни одного замечания. На следующий день должно было состояться партийное собрание, к которому я готовил проект решения. С докладом должен был выступить полковник Былина. Проведение партийного собрания назначили на заставе "Матроска" в Измаильском районе. Докладчик долго говорил о задачах пограничников, вытекающих из решений последнего Пленума ЦК КПСС, в котором, кстати, ни слова не говорилось о пограничных войсках и их задачах. По окончанию доклада слово взял полковник Кулаков. Я сразу понял цель вчерашнего визита на заставу. — Разве может быть порядок в партийной организации, где секретарь настолько обленился, что сидит безвылазно в канцелярии, паутина с плафона спускается ему прямо на фуражку, а он руки не поднимет, чтобы оборвать этот канат. На границу с нарядами не ходит, проверок службы нарядов не осуществляет, на другие заставы, как партийный секретарь, не выезжает, положения дел в подопечных партгруппах не знает. Приехали вчера два полковника — никто не встретил, обедом не накормили. На заставе везде грязь. Да еще бумаги нажмакали и набросали под ноги полковникам, — стенал с трибуны Кулаков. Тут я вспомнил тот малюсенький кусочек бумаги в спальном помещении и засмеялся вслух. — Нет, вы посмотрите, он еще и смеется! — указательный палец полковника устремился на меня. Начальники застав встали на мою защиту: — А вы знаете, товарищ полковник, что на его заставе только один грузовой автомобиль. Уехать к соседям — это значит оставить подразделение без транспорта, — заявил майор Николай Иванович Борисов, — а у меня на заставе он был дважды. Оба раза на "Ракете", по Дунаю. — И у меня был дважды, — встал на мою защиту майор Николай Максимов, начальник самой отдаленной от Рени заставы "Вилково". — И у меня работал целых два дня, хотя у него есть свой личный состав, — заявил мой бывший начальник Владимир Левченко из заставы "Килия". — И чисто было у нас на заставе, никакой бумаги под ногами, — это уже мой теперешний начальник Анатолий Подворчан. — Все ты преувеличиваешь, Иван Климович, — заговорил вдруг полковник Былина, — и дела на направлении идут нормально, нет у них прорывов на границе, нет грубых нарушений воинской дисциплины, нормально работает парень, чего ты взъелся на него. — А чтобы другим не повадно было, чтобы ощущали силу высшего над ними органа партийной власти, а то видишь ли: мы сделали, мы провели, мы успели... Я потом долго еще вспоминал со смехом эту непонятно откуда взявшуюся промывку ушей. Но так ничего и не понял. А оказалось, что все очень просто. Это просто был такой стиль руководства нашего босса—"артиста". И я лично, и труды мои здесь были ни при чем. Главное было себя показать. Запомнился еще один подобный случай. На одном из собраний партийного актива Иван Климович уделил подобное же внимание замполиту роты КПП "Ильичевск" лейтенанту Павлу Дейнега. Несколько раз за время своего доклада полковник поднимал Пашу и критиковал со страшной силой ни за что, ни про что. На что флегматичный лейтенант обычно говорил: — Понял, товарищ полковник, исправимся. — Ничего ты не понял, — сказал перед завершением своего доклада полковник, — зайдешь после собрания ко мне в кабинет, я тебе конкретно разъясню. — Зайду, куда деваться, — почти пропел наш флегматик. И зашел: — Товарищ полковник, оцэ лейтенант Дейнега по вашему, приказанию прыбув. — А понимаете ли вы, Дейнега, что офицерская служба предполагает карьерный рост? — Понимаю, товарищ полковник. — Ну, и как вы это понимаете? — Очень просто, понимаю и все. — И как же все-таки? — Сегодня в этом кресле Кулаков, а завтра Дейнега. Вот так и понимаю! — Вон из кабинета!!! Чтобы я тебя здесь больше не видел! — А я и не хотел, сами же позвали. |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |