Застава стала родным домом еще на три года.
 
   О прибытии с учебы мы докладывали уже новому командиру части. Им был назначен полковник Михаил Васильевич Осипов, начальником политотдела стал Василий Иванович Андреев, годом раньше штаб части возглавил Владимир Владимирович Кондрат. То есть, сменилось практически все командование части, только начальник тыла Иван Моисеевич Мамай неизменно оставался на своей должности.
  Вместе с полковником Кулаковым ушел в запас и пятидесятилетний капитан, начальник клуба Василий Иванович Саушкин, талантливый человек, любимец всего офицерского состава. Майорская звезда так и не упала на его погоны. Должность не позволяла. А был он мастером на все руки, и рисовал, и пел, и расписывал партитуры для духового оркестра, и создал музей части, и вокально-инструментальный ансамбль под его руководством стал лауреатом Всесоюзного смотра художественной самодеятельности.  
    С его легкой руки в окружной газете появился фотокорреспондент Григорий Петрович Кравец. Именно по просьбе Василия Ивановича он сделал несколько крупноформатных снимков с использованием двух вертолетов для музея. Когда эти снимки увидел начальник политотдела округа генерал Василий Андреевич Козлов, Григорий Петрович сразу же был приглашен на беседу. Беседа эта закончилась для него  присвоением звания прапорщика и вручением ключей от двухкомнатной квартиры в Киеве. Со временем Гриша, позволю себе его так называть, потому что впоследствии мы стали друзьями, создал  летопись Западного пограничного округа в виде нескольких фотоальбомов, которые я бережно храню в своей домашней библиотеке. За огромный вклад в пропаганду пограничной службы ему было присвоено звание заслуженного работника культуры Украины. Командиры частей по первой же просьбе предоставляли в его распоряжение пограничные сторожевые корабли, вертолеты, бронетранспортеры, пограничные наряды, что давало Григорию возможность творить свои фотошедевры.
  
На прилагаемых  фото предлагаю вниманию читателей некоторые работы этого мастера. Мы общались с ним на всех форумах в Киеве, во время его командировок в части, где мне приходилось служить, в номерах киевских гостиниц в круге близких друзей, при выездах на границу на участке Одесского погранотряда я сопровождал его во всех поездках. Интересно было наблюдать, как творились шедевры. Рассветы и закаты, ночные съемки при свете фар авто, прожекторных станций, под выстрелы из ракетниц. Особенно любил он выезды в Вилково, где для работы использовались малые катера, ерики с деревянными тротуарчиками-кладками, пограничные наряды в дунайских плавнях.  
   Но все это было потом, а пока что я ехал на свою заставу, где ждала семья и напряженная служба.
  Первым, что привлекло мое внимание, было огромное количество строительных материалов на территории заставы. Начальник объяснил мне, что это подсуетились шефские организации по его просьбе. Появилась идея построить складское помещение, которое соответствовало бы всем требованиям. У нас до этого все склады размещались в приспособленных комнатках в здании самой заставы. Склад арттехвооружения находился в комнатке, расположенной рядом с канцелярией заставы. А в нем хранились боекомплекты патронов и гранат на все случаи жизни, автоматы и гранатометы, не используемые в службе, всевозможные стрелковые приборы. Это было не только нежелательно, но и небезопасно. Я сразу же принялся за чертежи будущих складов с овощехранилищем. Свободная площадка позволяла построить здание с подземным овощехранилищем, и всеми необходимыми складами: вещевого и продовольственного снабжения, арттехвооружения, да еще и гаража и склада перевалочной базы, дислоцировавшейся на нашей заставе.
  С наступлением весны воплощением идеи в жизнь занялись те же два солдата, прикомандированные от инженерно-саперной роты, Гамза и Калиновский. Ну, конечно, и я с ними в качестве прораба и ответственного за меры безопасности при производстве работ. В квартирную службу отряда мы доложили о своих планах.

Идея строительства на заставе складских помещений была поддержана квартирно-эксплуатационной службой отряда, но никаких практических шагов не было сделано. С наступлением весны мы начали строительные работы самостоятельно. Выделенный молдавским санаторием "Патрия" трактор с ковшом отрыл основную часть котлована под овощехранилище, зачистку его сделали солдаты. Стены выложили из кирпича, залили фундамент, стены складов построили из ракушечника. (На фото: строительство склада в разгаре, бетонную плиту ворочают старлей Дорбалюк, рядовые Гамза и Калиновский).
На перекрытия хватило одиннадцати железобетонных плит, подаренных шефами. Гидроизоляцию крыши сделали с использованием битума и рубероида в несколько слоев. Двери и гаражные ворота изготовили шефы, решетку на внешнюю стенку оружейного склада сварил наш солдат, профессиональный сварщик Иван Маноле. Штукатурные работы, покраска и побелка тоже были выполнены своими силами. Сигнализацию вывели на комнату дежурного наши умельцы-локаторщики. В середине сентября пригласили на открытие начальников всех служб тыла. Ждали похвалы за инициативу и выполненный огромный фронт работ. Но начальник КЭС майор О. Галушкин вдруг разразился гневной бранью, обвинив нас в самоуправстве, строительстве складов без сметы и утвержденного проекта и еще в куче смертных грехов.
    По прибытию в часть он подал на имя командира части рапорт о нашем "самоуправстве" с предложением о строгом наказании виновных. В резолюции командира части на этой бумаге было следующее: «За бездеятельность и бесконтрольность начальнику службы КЭС майору Галушкину объявить выговор, за проявленные инициативу и активное привлечение к благоустройству заставы шефских организаций с капитана Бабанина Василия Дмитриевича снять ранее наложенное взыскание, замполиту старшему лейтенанту Н. Дорбалюку объявить благодарность, руководителей предприятий и организаций, оказавших материальную помощь в строительстве складов представить к награждению нагрудными знаками "Отличник погранвойск" I и II степени».  
Как говорится, "не рой яму другому..."
  Наш горе-ценитель долго еще нос воротил при наших встречах в управлении отряда, а на заставе вообще не появлялся, пока я там служил. Потом, когда меня перевели в политотдел отряда, мы с ним подружились, мне выписывали со склада все, чтобы я не заказал на нужды клуба. Ни в чем отказа не было. Но к этому времени прошло еще почти два года. Мое пребывание в должности замполита заставы закончилось с прибытием в подразделение секретаря парткомиссии капитана первого ранга Г. И. Конюшенко. Этот офицер первым заметил все преобразования на заставе и дал им объективную оценку. Он обошел все объекты, все с интересом осмотрел, перечитал, поинтересовался уровнем боевой и политической подготовки солдат, состоянием воинской дисциплины. Перед отъездом снял при мне трубку связи с отрядом и попросил начальника политотдела.
   — Вася, а ты давно был на заставе "Курортное"?
   — М-м, был недавно...
   — Ну, если недавно, так чего же держишь парня в черном теле. Почему не забираешь к себе в отдел?
   — Да, надо подумать...
   — Подумай, подумай, а если не придумаешь ничего, то как только я вернусь в Киев, будет приказ о его назначении начальником клуба в бригаду сторожевых кораблей в Балаклаву.
   Вот так в этот момент я мог стать морским офицером.
   Но — не случилось. Через минут пять раздался телефонный звонок. Григорий Иванович хитро улыбнулся и сказал:
   — Бери. Это тебе звонят.
   — Андреев, — услышал я из трубки знакомый голос, — ты куда это собрался? Я тебе дам Балаклаву. Уже готовится представление о назначении тебя начальником клуба отряда. Через две недели будешь служить в политотделе. Доволен?

    Начальник клуба.

    Итак, 31 мая 1977 года, я принял имущество клуба и занял койку в комнате приезжих отряда ровно на один год и два месяца.
    Клуб я принял от капитана А. Цыпина, сменившего Василия Ивановича Саушкина. Анатолий вместе со мной был призван из харьковской области по партийному набору. Службу начинал в Мукачевском отряде, там же, до назначения в Одессу, был начальником политотдела полковник Андреев. Теперь же, когда в политотделе освободилась должность старшего инструктора, Анатолий был назначен на майорскую должность, а мне досталась участь обеспечивать культурно-массовую и просветительскую работу в отряде.  
   Первое, что мне посоветовали новые коллеги, было пожелание написать рапорт о постановке на учет в жилищной комиссии.
   Потом предстояло хорошо разобраться с принятым под ответственное хранение имуществом клуба. А всего его числилось за клубом по разным службам отряда более полутора тысяч единиц.
   Перед глазами замелькали названия,  которых я никогда не слышал. Падуги, ламбрикены, кулисы, занавесы, задники (это все из убранства сцены), кинопередвижки "Украина", стационарные киноустановки "Кинап", а их всего за клубом числилось двадцать семь, духовой оркестр с наименованием каждого инструмента, два пианино, новое и сорокалетнего возраста, и масса еще всякой дребедени. Все это надо было учесть, провести по учетным книгам, знать, где оно находится, в каком состоянии содержится. Кроме того, в задачи клуба входила подготовка киномехаников на каждую пограничную заставу, организация двухнедельных курсов при отряде. Сразу же возникло желание создать при клубе внештатный вокально-инструментальный ансамбль. Для этого нужны были инструменты, художественный руководитель, таланты из числа личного состава  подразделений отряда.
    Насчет электромузыкальных инструментов я решил обратиться в профком завода "Эпсилон", где председателем был наш бывший секретарь парткомиссии Владимир Васильевич Фролов. Руководством было принято решение подарить клубу отряда инструменты на сумму три тысячи рублей. Деньги нам выделили наличными с последующим предоставлением счетов. В штате клуба в то время был старший кинотехник прапорщик П. В. Ковалев, фотограф и два солдата-художника. Этим составом мы и отправились в поиски музыкальных инструментов по магазинам и комиссионкам Одессы. Раздобыть что-нибудь пристойное в те времена было чрезвычайно сложной задачей. Но, имея наличные деньги, мы все же справились с этой задачей. Через несколько дней  Ковалев привел на показ своего давнего знакомого Сергея Шумейко. Он сказал, что сможет организовать духовой оркестр и на его основе вокально-инструментальный ансамбль. Мы подготовили документы и его призвали на службу на должность художественного руководителя клуба с присвоением звания прапорщика. Оставалось дождаться осени, чтобы подобрать необходимый контингент в состав нештатного оркестра.
   Передо мной встала задача приобретения связей  в культурных центрах города. С помощью прапорщика Ковалева я в скором времени стал вхож в кабинеты руководителей театра оперы и балета, драматического театра имени А. Иванова, одесских оперетты, цирка, филармонии, дворца спорта, познакомился с руководством художественного фонда, заимел друзей в единственном в то время цветном фотоателье. Это дало возможность приобщать солдат и офицеров к культурной жизни, знакомить личный состав с лучшими премьерами театров Москвы, других городов страны.
   От нас требовалось немного — иногда помочь поставить декорации в Оперном, расставить скамейки в летнем театре, а иногда и поработать статистами в спектаклях гастролеров. Даже как-то пришлось провести по ночному городу несколько слонов из эшелона к зданию цирка. Для моих «ансамблистов» такая работа была не в тягость, а выполнялась с большим удовольствием. Представьте себе, какой гордостью было для солдата послать маме или любимой девушке фотографию, на которой он в кирасе стоит на заднем плане сцены оперного театра в балете "Спартак" или видит и слушает наших любимых артистов театра и кино Михаила Ульянова, Николая Караченцова, Людмилу Чурсину, Клавдию Шульженко и заезжих звезд Джорджи Марьяновича, Мики Евремовича и Радмилу Караклаич.
  Особенно теплые и дружеские отношения у меня и моих прапорщиков сложились с главным администратором филармонии Александром Ивановичем Шумовым. Пообщавшись мо мной несколько раз, он дал команду кассирам не продавать тридцать мест на балконе — я получил возможность на любой концерт без предварительного согласования посылать тридцать пограничников, независимо от того, были это солдаты срочной службы или офицеры с семьями. Входным документом было наличие зеленой фуражки. Теперь я мог сказать любому командиру подразделения:
   — От тебя тридцать человек. Сегодня  Жванецкий, Ильченко и Карцев, — и перед ребятами широко открывалась дверь храма искусств.
   Галина Сергеевна, главный администратор Театра оперы и балета, просила только предупреждать заранее о количестве посетителей и всегда находились для них места. Даже в тех случаях, когда это был важный гость из Москвы и нужна была директорская ложа. Всегда приветливо встречал нас и единственный в жанре оперетты народный артист СССР Михаил Григорьевич Водяной, художественный руководитель и директор Одесского театра музыкальной комедии, ныне носящего его имя.
   Раз в три месяца замполитов всех пограничных застав вызывали на трехдневные сборы. Перед клубом ставилась задача по вечерам организовать для прибывших культурную программу, чтобы бесцельно не слонялись по городу в поисках приключений. Я водил их в театры, даже тех, кто предпочитал провести время в уютном ресторанчике. Все оставались довольны.
    На нужды культурно-просветительной работы существовала специальная статья расходов в сумме десять тысяч рублей в год. Клуб мог использовать эти деньги по своему усмотрению по безналичному расходу. Начфин строго контролировал поквартальное использование этих денег и требовал, чтобы они расходовались в полном объеме. В первую очередь мы решили их использовать на замену убранства сцены. В этом вопросе пообещал помочь тот же А.И. Шумов. Он провел нас в швейную мастерскую филармонии, там нам предложили варианты. Мы выбрали занавес из бархата малинового цвета, кулисы и задник из салатного репса. Через две недели пригласили командира и начальника политотдела на смотрины новой сцены. Они были в восторге.
   Прапорщик Ковалев откуда-то принес огромный ящик. В нем хранились спортивные трофеи. Кубки, грамоты, дипломы датировались начиная с 1947 года и заканчивая серединой 60-х годов. Я решил сделать из этого огромный стенд, доступный для всеобщего обозрения. Подходящим местом для этого была торцевая стена  фойе клуба. Кубки последнего десятилетия я обнаружил на полке в кабинете начальника физической подготовки. От рождения идеи до ее воплощения всегда существует период творческих мук. Вот тут и возникла необходимость налаживания контактов с майором Галушкиным. Скрепя сердце, он подписал накладную на получение из склада тридцати килограммов алюминиевого уголка. На очередь встала задача добыть зеркала, чтобы подчеркнуть величие спортивных достижений. Мои подчиненные прапорщики разузнали адрес одесского зеркального завода. Он располагался во дворах жилого квартала за двумя арками. Под первую из них вход был беспрепятственным, вход под вторую перекрывала "безразмерная" вахтерша, сидящая на ящиках, в которых обычно перевозят стеклопродукцию. На мой вопрос на месте ли директор, она ответила:
   — Раз он есть, то где же ему быть?
   — Так где же его найти?
   — А там, где всегда.
   — А где всегда?
   — На втором этаже.
   — А как зовут директора? — диалог продолжался.
   — Молодой человек, ви мине надо, как второй завтрак. Его никак не зовут. Когда надо, он сам приходит.
   — То я могу пройти?
   — А кто тебя не пускает? Владимир Иванович он.
   При моем появлении в кабинете директор приподнялся за столом, жестом показал на свободный стул.
   — С чем пожаловали, защитники рубежей?
   — Мне надо зеркало, — я сразу брать быка за рога.
   — Так выйди во двор, возьми себе.
   — Но мне надо много.
   — Это сколько — "много"?
   — Сорок квадратных метров!
   — Это дело надо подумать, — почесал затылок Владимир Иванович.
   — Так подумайте, вы же — директор.
   Наш разговор начинал приобретать форму диалога Михаила Самуэлевича Паниковского с предисполкома после того, как он представился "сыном лейтенанта Шмидта". В роли Паниковского был я.
   Оставалось только ждать дюжих мужиков, готовых совершить "вынос тела".
   Но директор вдруг встал за столом и сказал:
   — Вы знаете, нет хуже зависти человеческой, а такой болезнью страдает большинство моих рабочих. Поэтому завтра приведите с собой пару солдат, пусть походят по двору, сделают вид, что работают.  
   Мои художники с удовольствием обошли цеха завода, посмотрели процесс изготовления зеркал, нанесения на них всевозможных рисунков, переставили с места на место несколько ящиков с зеркалами. Через несколько часов во двор вышел директор, показал мне на ящик с зеркалами.
   — Здесь ровно сорок метров. Зеркала еще не обработаны  по краям, но вам это и не нужно. Они хорошо стыкуются. Вот моя визитка. Будет необходимость — позвоните.
    Необходимость больше не возникала. Я и не звонил. Больше мы никогда не встречались.
   Солдаты загрузили ящик в машину и мы поспешили побыстрее начать работу по изготовлению стенда-витрины. Зеркала быстро закрепили на фанерную фальшстенку, отделявшую фойе от художественной мастерской при помощи мебельных гвоздиков, припасенных заранее. Каркас выставочных полок соорудили из алюминиевого уголка. На полки майор Галушкин выписал нам пять листов рифленого стекла, а как только мы его получили, тут же появился, чтобы посмотреть, как я его буду ломать на непригодные куски. Но когда увидел, как исправно я орудую стеклорезом, не оставляя осколков, сразу же ушел. После этого случая он всегда приносил листы стекла и просил срочно нарезать по нужным размерам, даже бутылку предлагал, когда у меня было времени в обрез, но от такого добра я отказывался в расчете на дальнейшую его расположенность к работникам клуба.
   Так и пробежало первое полугодие моей службы в новой должности. В часть начало поступать молодое пополнение и я послал прапорщика С. Шумейко с лозунгом "Алло, мы ищем таланты!" отбирать кандидатов в духовой оркестр и ВИА. Нам разрешили отобрать десять человек, пока их ещё не распределили по подразделениям. Сказал ему отобрать солистов и привести на прослушивание в клуб. Остальных отбирать по инструментам, на которых им приходилось играть на гражданке. С первого захода определились с солистом ВИА. Молодой солдат Саша Соболевский обладал прекрасным тенором, знал хорошо хиты того времени. В общем, был готов к службе в ансамбле. Следующую группу Сергей привел на второй день. Сказал мне, что привел ударников, пригласил прослушать. Я предложил одному из пришедших парней взять палочки и садиться за барабаны.
    — А зачем, — спросил он удивленно.
    — Бери палочки или щетки и стучи.
    — Но я не умею, никогда этого не делал.
    — А зачем же пришел сюда? — настала моя очередь удивляться.
   — А товарищ прапорщик спросил, есть ли среди нас ударники. Я и вышел со строя. Я был токарем, ударником коммунистического труда на заводе "Арсенал", — отвечал гордо кандидат в барабанщики.
    Вволю насмеявшись, мы отпустили его с миром. Зато второй парнишка, Саша Дубина, взяв палочки в руки, выдал нам такое соло на барабанах, что нашему удивлению не было пределов.
    Шумейко сказал, что он хорошо знаком с ударником оркестра театра имени А. Иванова и сможет организовать для него несколько уроков у этого мастера. Этот неугомонный юноша живо откликнулся на такое предложение. После посещения учителя упросил прапорщика помочь ему в изготовлении тренажера с расположением имитаторов барабанов в соответствии с оригиналом инструмента. За этим беззвучным инструментом он мог часами лупить палочками по подушечкам, обтянутым дерматином, прекращал свои упражнения только тогда, когда солдатская рубашка становилась мокрой до рубчика.
    Нашлись музыканты на все остальные, имеющиеся в оркестре и в ВИА инструменты. Предстояло поработать над репертуаром ансамбля, а духовой оркестр начал сыгрываться по партитурам, расписанным когда-то В.И. Саушкиным, которые я нашел в одном из подвалов. На праздник 23 Февраля мы уже решились пригласить командование отряда на праздничный концерт.
    Зрительный зал на двести пятьдесят мест был заполнен полностью солдатами в парадной форме, офицерами и прапорщиками, членами их семей. Но интригу мы сохраняли до появления в фойе руководителей части. Все они поневоле вздрогнули, когда внезапно раздались звуки марша "Прощание славянки". Духовой оркестр уже давно не звучал в этих стенах. В начале и в конце торжественного собрания прозвучал гимн, а потом все присутствующие получили удовольствие от  полуторачасового концерта ансамбля электромузыкальных инструментов. В первом репертуаре звучали в основном песни об армии, пограничных войсках, шедевры времен Великой Отечественной войны.
    Весь состав ансамбля был награжден грамотами. Окрыленные успехом, ребята начали готовить программу ко Дню Победы.  А одновременно мы начали оборудование фойе и заготовку материалов для обновления экспозиции музея боевой славы части. Я лично засел за исторический формуляр, готовил историческую справку о деятельности отряда, начиная с 1 июля 1921 года. Прапорщики выискивали материалы для оформления стендов. Начальник политотдела отправил меня с художником клуба рядовым Евгением Уткиным в командировку в Симферопольский погранотряд, где в то время уже создали музей, как говорили, достойный внимания. Мы отправились в Крым за приобретением опыта на целую неделю. Перед нами была поставлена задача все посмотреть и по возвращению сделать намного лучше.
    Во время осеннего призыва я подобрал себе еще одного художника-самородка, рядового Александра Геращука, призванного из города Шостка, а Юрия Карпизенкова мне привел начальник политотдела лично. Этому я, честно говоря, обрадовался не очень, когда услышал, что он — сын начальника отдела агитации и пропаганды полковника  М. Карпизенкова. Но, как выяснилось, Юра был воспитанным скромным юношей и особых хлопот у меня с ним не было, тем более, что Василий Иванович при мне предупредил его, что каждый его неправильный поступок будет известен отцу. Он вел себя в основном правильно. И только однажды свернул с прямой дорожки. Под предлогом, того что к нему приехала из Киева девушка, попросил увольнительную, в которой у меня не было повода ему отказать. Перед самым окончанием срока увольнения дежурный по части принес в клуб солдатскую парадную форму подписанную во всех положенных местах и свидетельствующую о том, что принадлежит она рядовому Карпизенкову. Меня сразу же вызвал из дому в штаб части оперативный дежурный и дал команду разбираться. Но наша пропажа нашлась ровно через десять минут.
    Рядовой Карпизенков предстал передо мной в гражданском одеянии, перепуганный, часто моргающий светлыми ресницами, сбивчиво объясняющий, что с ним приключилось. А приключилось вот что. Девушка привезла ему рубашку и брюки. Чтобы избежать встреч с патрулями, он переоделся, форму положил в сумку, допоздна гулял с девушкой по городу, время пролетело быстро, а когда заметили, что у нее через полчаса поезд, взяли такси и полетели на вокзал. Там оставил сумку в машине, попросил таксиста подождать его, и они с девушкой побежали к вагону. Кто может знать, что творится в мозгу одесского таксиста, когда он спешит заработать лишнюю копейку? Не дождался водила нашего влюбленного Карпизенкова — случился очередной клиент. Везти того надо было в центр города, а это по Пушкинской и поворот направо — один квартал по Жуковского. Вот таксист, увидев в сумке зеленую фуражку, по дороге и доставил багаж в аккурат на Жуковского, 11 — адрес пограничного отряда знал каждый одессит, нетерпеливый таксист не был исключением. И только в этом городе, называя адрес, слово "улица" опускают — Одесса!
    Растерявшийся мальчишка прибыл к отряду в неподобающем виде, бегал вокруг квартала, пока его не встретил прапорщик Д. Каплун и не передал дежурному по части. Утром полковник Андреев провел с ним беседу, соединил по телефону с отцом и мальчик пообещал, что больше так не будет. На этом инцидент был исчерпан.
   Саша Геращук оказался талантливым парнем — кроме заданий, которые я давал ему, он рисовал красивые графические картинки на пограничную тематику пером и тушью. По моему совету начал отсылать их в редакцию окружной газеты и вскоре начал получать положительные отклики и маленькие гонорары. Со временем он подготовил серию рисунков карандашом и тушью, общими усилиями мы оформили их под стекло и в фойе клуба  сделали его персональную выставку. В это время я случайно познакомился с профессиональным одесским художником.

   Знакомство с настоящими одесскими художником и фотографом.

   Мне позвонил часовой с проходной и сказал, что пришел какой-то человек, просит пропустить его к начальнику политотдела, назвался художником. Я вышел и увидел интеллигентного вида мужчину, опирающегося на на красивую, художественно оформленную трость.        
  — Наумов Иван Трифонович, подполковник авиации в отставке, — представился посетитель. Хотел бы встретиться с начальником политотдела по личному вопросу.  
  Я перезвонил полковнику Андрееву, он разрешил проводить гостя к нему в кабинет. Когда мы поднимались по белой мраморной лестнице парадного входа, Иван Трифонович окинул оценивающим взглядом открывшуюся на переходной площадке стенку и сказал мне:
  — Сюда просится красивое графическое панно. Я уже представил себе, как оно может выглядеть. Если моя встреча с вашим начальником будет иметь положительный результат, то я готов изготовить его.
  Его личный вопрос заключался в том, что сын Сергей оканчивал  пограничное училище в Голицыно и ему хотелось, чтобы он получил направление в Одессу. Василий Иванович пообещал все устроить. Уже на следующий день Иван Трифонович снова появился в отряде, на этот раз с готовым эскизом обещанного панно. Эскиз был нарисован так, что мы сразу согласились на его воплощение на облюбованной художником стене. Через три дня он позвонил мне и сказал, что заказ готов, надо приехать за ним на грузовой машине на 11-ю станцию Большого Фонтана, на улицу Костанди. У ворот частного дома, по указанному адресу, меня встретил старик с огромной белой бородой.
    — Трифон Полуэктович, — представился он. — Вы, наверное, к Ване, он ждет вас.
Меня впустили во двор, укрытый от солнца виноградной лозой. Под стеной дома стояло три холста натянутых на подрамники  размером 2×3 метра. По крутой металлической лестнице, ведущей на чердак дома, спустился Иван Трифонович. Приветливо улыбаясь, он похвалил меня за оперативность.
    — Знаете ли, не люблю, когда готовая продукция задерживается в моей мастерской, — сказал художник. Он быстро развернул замеченные мной полотна лицевой стороной. То что я увидел, поразило меня. Видел различные стили плакатов, сам когда-то помогал их рисовать, вспомнил друга Ореста и наши с ним оформительские опыты. Но это был шедевр графического искусства, выполненный в виде мозаики.
   — Что, сомневаешься в размерах? Все будет точно, я же был с рулеткой. Да и глазу своему доверяю.
   —  Нет, Иван Трифонович, я восхищаюсь мастерством.
  — Сейчас зафиксируем это все, чтобы краска не потерлась по дороге, и забирай. Но сначала поднимемся, посмотрим мою мастерскую.
   Первое, что заметил мой любопытный глаз, была вешалка с лётной офицерской формой, закрытой от пыли полиэтиленовой пленкой.
   — А, это воспоминания о тревожной молодости. Если бы не трагический случай, я никогда бы не стал художником. Вся моя жизнь и все заветные мечты были в небе. А теперь вот с трудом хожу по земле.
    Я получил от мастера несколько профессиональных худфондовских кистей разных размеров для моих солдат-художников. Увидел натюрморты, нарисованные по мокрому ватману, а в подарок получил портрет Хемингуэя, изготовленный способом литографии. На этом мы в первый раз и расстались. Вместе с панно мне было передано еще и двадцать метров багета для его монтажа.  
    Когда панно установили, каждому поднимающемуся по лестнице становилось понятно, куда он пришел. На стене был и зоркий пограничник, и вертолеты, и сторожевые корабли, и контрольно-следовая полоса на сухопутье.  
    Через несколько дней Иван Трифонович снова перезвонил и попросил меня быть на соседней улице, там, где вывеска «Художественный фонд СССР (Одесское отделение)».  
   — Познакомлю тебя с директором товарищем Стренковским. На будущее такое знакомство пригодится, — пообещал Наумов. 
    Сгодилось и не раз — на складе фонда я смог закупать кисти, краски, рулонную фотобумагу, готовые подрамники, холст, цинквайс для его грунтовки — все, что было необходимо для работы моих художников.  
    По дороге к отряду я услышал от него новую идею.
    — Я заметил пустые стены по обе стороны парадной лестницы, — сказал тогда Иван Трифонович, — неплохо было бы разместить там с десяток слайдов на пограничную тематику.
Мы свернули в обратную от отряда сторону и пошли в фотоателье "Цветное фото". Все сотрудники оказались знакомыми Ивана Трифоновича. На приеме заказов сидела Ида Борисовна, приветливо улыбнувшаяся моему сопровождающему. Из съемочного павильона выглянул заведующий, а за ним и мастер-фотограф Борис Бронштейн. Иван Трифонович сказал, что мы идем к Косте в лабораторию. Нас беспрепятственно пропустили. Костя подбирал светофильтры к светившемуся на столике увеличителя негативу, другой рукой придерживал за плечи сидевшую у него на коленях девицу, видимо клиентку, ожидавшую шедевра. При нашем появлении она бесшумно исчезла из лаборатории. Иван Трифонович познакомил его со мной и рассказал о цели нашего прихода. Он предлагал в качестве шефской помощи напечатать десять слайдов размером 50×60 сантиметров.
    — А где негативы, что печатать? — я почувствовал, что сейчас начнутся небольшие торги.
    — Снимки будут. В субботу мы повезем  на заставы кинофильмы и сделаем необходимые фотографии, тематика будет от нас.
    — В таком случае я поехал бы с вами. Отсниму на немецкую пленку в нужном мне качестве. Все получится так, как вам хочется, а не так, как вы можете, — сказал Костя, — попутно мне надо сделать несколько снимков в селе Беленькое в рыбном хозяйстве, которое занимается разведением ценных пород экзотических для наших мест рыб.
    Я вынужден был согласиться.
    Когда вышли на свет божий из темной лаборатории, Иван Трифонович сказал, что готов поехать с нами и предложил поехать в живописное Вилково. Закрепленная за клубом кинопередвижка на базе УАЗ-452 позволяла взять с собой всех желающих.
Иван Трифонович был уроженцем тех мест, куда мы собирались ехать, он вырос в семье русских староверов-липован и просил взять с собой уже знакомого мне деда Трифона, которому давно хотелось посетить родные места. Начальник дал добро на эту поездку. Мы загрузили кинофильмы для всех застав, которые располагались по пути следования и с самого раннего утра в субботу покинули Одессу. В Курортном Лена накормила всех моих попутчиков вкусным обедом и изъявила желание поехать с нами. В такой большой веселой компании мы выехали в Вилково. Кроме Кости, с нами поехал еще и Борис Бронштейн и мой сын Артур. (На фото: И.Т.Наумов с дочкой Наташей).
   Такой шумной компанией мы и завалили во двор родственника Наумовых вилковского рыбака Петра Петровича. Машину оставили во дворе заставы, так как к дому рыбака подъехать было невозможно. К нему мы добирались по шатким кладочкам-тротуарам вдоль многочисленных ериков. Хозяева встретили нас гостеприимно. Петр Петрович взялся варить уху из девяти сортов рыб. Начало этой ушице положила обыкновенная тюлька, а завершилась варка осетриной. Ночь выдалась светлая, лунная, по-июльски теплая. Домашнее бессарабское вино лилось рекой, разговорам не было конца.
    Я спрашивал Петра Петровича, как им живется в таком несложном по затратным материалам домике, строят их там из досок, обмазанных глиной. Он говорил, что зимой в них тепло и уютно, летом не жарко, неудобства возникают только тогда, когда Дунай разливается и в ериках поднимается вода. В таких случаях из дому выбраться можно только на лодках, ну а они причалены у каждого двора.
   — А кум у вас есть? — спросил я с дальним прицелом.  
   — А вы знаете такого рыбака, у которого нету кума? — вопросом на вопрос ответил Петр Петрович.
   — А в гости к куму вы ходите?
   — А как же к куму в гости не ходить!
   — А когда встречаетесь с кумом, водочку употребляете?
   — А какой же рыбак ее не пьет?
   — Ну, а если много, как домой добираетесь?
   — Да по клачдочкам же. За заборы придерживаясь!
   — А в ерики не приходилось падать? — беседа продолжается.
   — Очень часто.
   — А как потом выбираетесь?
   — Никогда не выбираюсь. По ерику и иду...
   На этой веселой ноте и встретили утреннюю зорьку.
   К девяти утра моя творческая группа уже была готова приступить к работе.  
   В солдатской столовой всех нас уже ждал завтрак, состоявший в основном из рыбных блюд. Старшина заставы уже успел сходить на местный рыбозавод и нас угощали знаменитой дунайской селедкой, копченой скумбрией, жаренными бычками. Наши гости шутили, что от полученного количества фосфора глаза светиться будут. Я в ответ сказал, что главное, чтобы пленка не засветилась. На это мое замечание все хором ответили, что готовы повторить эту поездку столько раз, сколько надо будет.  
   Во дворе заставы нас уже ждали подготовленные к съемкам пограничные наряды, экипированные как для выхода на службу, и экипаж малого пограничного катера "Аист". В судоходный период такие катера придавались пограничным заставам бригадой сторожевых кораблей и находились в оперативном подчинении начальника заставы.
   Фотографы принялись за работу уже во дворе. Снимали наряды во время инструктажа, проводившегося начальником на фоне прекрасного трехэтажного здания заставы. Были сделаны снимки экипажа катера на месте и в движении по Дунаю. Пограничные наряды отсняли на наблюдательной вышке, в дунайских плавнях и на контрольно-следовой полосе. Несколько кадров посвящено было занятиям по боевой и политической подготовке. Работу завершили в течение двух часов и, поблагодарив хозяев за гостеприимство, отправились в обратный путь. Не забыли заехать и в рыбное хозяйство в село Беленькое, где Костя отснял необходимые ему кадры для буклета, который он готовил по заказу какого-то испанского издательства.
    Через пару недель стены вдоль лестничных маршей уже украшали цветные слайды с подсветкой. Костя напечатал их в два раза больше, чем предполагалось, и они вели входящих с первого этажа на второй прямо к Знамени части, украшенному орденом Боевого Красного Знамени и медалью "За оборону Одессы", круглосуточно охраняемому часовым. Это было красиво и необычно по тем временам, в сочетании с панно, изготовленным Иваном Трифоновичем, создавало единый художественный комплекс, и свидетельствовало об активной работе клуба.
   В комнате приезжих, где я ютился в ожидании получения квартиры, со мной проживали еще инструктор политотдела по комсомольской работе прапорщик Сергей Лыщик и лейтенант-финансист Юра, фамилию которого я, к сожалению, забыл. Сергей был чрезмерно эмоциональным парнем и несколько наивным. Однажды ко мне пришел какой-то гражданин и передал в музей части награды своего отца, служившего в отряде в 50-е годы. Среди них был и орден Боевого Красного Знамени, точно такой же, как на Знамени части.
    В день, когда Лыщик был дежурным по части, старший инструктор политотдела А. Цыпин попросил у меня этот орден на полчасика, а когда в поле зрения появился Сергей с красной повязкой дежурного на рукаве, нацепил его на китель и вышел навстречу. Не заметить такой высокой награды на мундире майора Сергей, конечно же, не мог.
    — Откуда, товарищ майор, когда, почему об этом никто не знает?
    — Тихо, Сережа, не шуми. Захотелось пару дней поносить, я и снял его со Знамени части.
    — Да вы что! Часовой же мог вас пристрелить!  
    — А я ему шоколадку дал, чтобы молчал. Не бойся, никто не увидит, — успокаивал его Анатолий, поддерживая за плечо, он вел Сергея по коридору по направлению к посту №1.
    Они остановились у опечатанного знамени, но Сергей не замечал ни печати, ни ордена на нем.
    Он размахивал руками, говорил, что этот недостойный поступок майора грозит ему, как дежурному по части, увольнением из войск, а часовому шоколадка может обойтись, по крайней мере, судом военного трибунала. Сергей успокоился только тогда, когда Анатолий сказал ему, что орден на его груди из моего сейфа, что это музейный раритет, что таких наград у меня хранится много. А он просто пошутил.
    — Ну и шуточки у вас, товарищ майор, — промымрил обиженный Сережа, все еще поглаживая место внутреннего кармана на кителе. Этим жестом он изображал успокоение сильного сердцебиения, вызванного стрессом от грубой шутки сослуживца.
    Такие шутки, в силу  характера, ему приходилось испытывать довольно часто. В один из приездов в отряд мои друзья замполиты застав зашли в мое жилище после занятий с бутылкой коньяка. Когда она опустела, кто-то из ребят заглянул в тумбочку Сергея и обнаружил в ней средство для укрепления волос "Кармазин", по цвету походившее на подкрашенный коньяк. Ему в это время казалось, что он начал интенсивно лысеть, и это средство употреблялось в несметных количествах. Его тут же перелили в пустую бутылку и поставили на видное место. Появившийся в комнате Сергей сразу же ее заметил.
    — Что, товарищи офицеры, коньячком балуемся? Хорошо, что хоть отсутствующих не забываем!
    И тут же отхлебнул глоточек. Изо рта начали появляться радужные мыльные пузыри. Когда он снова появился в комнате, Юра уже включил портативный магнитофон, а из его репродуктора вдруг вместо музыки зазвучали высокопарные слова, записанные Сергеем на пленку во время свидания с девушкой в парке имени Шевченко.
    — Нет, Наташа, мы с вами  больше не можем быть друзьями, — говорил Сережа.
    — Но почему же, что случилось? — тихо прозвучал девичий голос.
    — Понимаете, общаясь с вами, я заметил, что вы совершенно не знаете материалов последнего съезда  ВЛКСМ. А это значит, что мы должны расстаться. Я — комсомольский работник и мне с политически безграмотной подружкой не по пути.
    — Очень жаль, — сказала Наташа в ответ, — я думала, что вы — мужчина, а оказывается вы — комсомольский работник и только.
    Сергей бросился к магнитофону, выдернул из кассетника пленку, со злостью переломил ее.
    Юра извинился, сказал, что не знал о записи, хотел только музыку послушать. Я вышел из комнаты вслед за своими гостями, поспешившими покинуть нашу комнатку во избежание скандала.
    В целом же жили весело и дружно. Я понимал, что получение жилья в Одессе — это вопрос затяжной и смирился с вынужденной холостяцкой жизнью. К семье удавалось выбраться лишь тогда, когда надо было доставить кинофильмы на приморское направление. И то не всегда. Клубная работа предполагала нахождение начальника клуба на службе в выходные дни. А иногда возникали и искусственные препятствия. Выезды из расположения отряда по субботам разрешались только до 15:00. До этого времени всегда находилась какая-то срочная работа. В один из субботних дней я собрался на выезд и пришел на инструктаж к заместителю начальника штаба подполковнику П. Ф. Кизилову в 14:45. Он сказал, что уже почти 15:00 и разрешение на выезд дать не может. Я пошел за разрешением к командиру части. Командир разрешил, но пока я ждал приема и получал разрешение на часах уже стало 15:30.
    — А теперь уже я не разрешаю. Наступило время моей ответственности за передвижение автотранспорта, как ответственного по отряду, — заявил подполковник Кизилов. Пришлось поездку отставить.
     В наступивший понедельник он вызвал меня  в кабинет и ехидно спросил:
     — А чего ты так рвался на заставу? Мне сказали, что жена твоя уехала навестить мать. Какие там еще интересы?
     Я никак не ответил на этот вопрос и молча вышел из кабинета, чтобы не нарваться на грубость.
     Но такие случаи были единичны. Все в отряде знали крутой нрав Павла Филимоновича и считали, что лучше с ним не вступать в конфликты.

    После празднования очередного Дня пограничника я получил разрешение командования на шефские гастроли нашего вокально-инструментального ансамбля в приграничных районах Одесской, Николаевской и Херсонской областей. Мы придумали ансамблю название "Ритмы границы", заказали в типографии афишу и после тщательного инструктажа ребята отправились "на гастроли" по городам Одесской области Рени, Измаил, Болград, Татарбунары, Белгород-Днестровский, Ильичевск  с утвержденным командованием репертуаром.
   Я же в это время принимал, размещал в гостинице и обеспечивал выезды на границу и выступления в Одессе ансамбля песни и пляски Краснознаменного Западного пограничного округа под управлением тогда еще заслуженного, а позже и зародного артиста Украины Станислава Евсеевича Павлюченко. Этот заслуженный коллектив состоял из оркестра и шестидесяти исполнителей, половина из них были вольнонаемными профессиональными артистами, вторую половину представляли солдаты срочной службы, призванные после окончания консерваторий. Они дали всего пять концертов, один из них в клубе части, второй — в областной филармонии, остальные в районных центрах Одесчины и Николаевщины. Особенно запомнился выезд в одном из сел Очаковского района Николаевской области. Об этих выездах я заранее договаривался с районными отделами культуры. В их обязанности входило обеспечение зрительской аудитории и достойного ужина для артистов. В селе, о котором идет речь, был прекрасный дом культуры на 500 мест с хорошей акустикой. Начало концерта было назначено на 21:00. Директор совхоза пообещал полный зал зрителей, но когда мы прибыли в село за полчаса до начала, в Доме культуры присутствовал только его руководитель. Обеспокоенные возможным срывом мероприятия, мы со Станиславом Евсеевичем пошли в контору совхоза. Директор встретил нас радушно, пытался угостить коньяком с лимоном, весело улыбаясь, сказал, что пока мы пересечем площадь по направлению к очагу культуры, в зрительном зале не будет ни одного свободного места.
   — В летнее время для нас дорога каждая рабочая минута, — были его последние слова перед выходом из кабинета.
   Когда мы вошли в зал, и в самом деле — свободным было одно-единственное место, придержанное для директора. Через несколько минут Павлюченко уже взмахнул дирижерской палочкой. Концерт прошел с огромным успехом, шквалом аплодисментов встречали зрители заслуженных артистов республики Александра Дробязко и Вячеслава Анисимова, артистов хора и танцевального коллектива. В сельском кафе был устроен настоящий банкет. Наши автобусы выехали в направлении Одессы только во втором часу ночи. У меня с этим прекрасным коллективом сложились дружеские отношения, а Сережа Лыщик сокрушался по поводу того, что влюбился в одну из артисток танцевального коллектива, но не может признаться ей в этом с точки зрения:
    — Она — артистка, а я кто такой?