15:37 Искры памяти. Продолжение,4 |
|
Дело решается на Лубянке Меня с подготовленными к отправке в Москву документами не посчитали нужным ознакомить. До вызова на собеседования в кабинетах Политуправления еще два месяца я оставался в подвешенном состоянии. И только тогда, когда я был уже в такой степени депрессии, когда все становится безразличным, пришло, наконец, долгожданное распоряжение командировать меня в столицу. Это был уже самый конец февраля 1989 года. Вот чего стоило простое мероприятие — выведение из номенклатуры вышестоящего органа. Уже на пороге входа в Управление ПВ КГБ СССР я встретился и разговорился с полковником И. И. Конопат. В разговоре с ним узнал, что он вызван на утверждение в должности начальника политотдела 15 учебного отряда. Стало понятным, что моя судьба заранее решена. Любые доводы и оправдания будут лишней тратой времени и нервов. Поэтому всем своим собеседникам я говорил, что морально готов к понижению в должности и хочу только одного, чтобы оставили в покое. Но им показалось этого мало. Они устроили для меня еще и что-то наподобие очной ставки с женой добровольно ушедшего из жизни офицера. Подполковнику—управленцу, присутствовавшему при нашем разговоре, очень хотелось, чтобы она меня в чем-то обвиняла, в чем-то упрекала, но никаких обвинений и упреков он не зафиксировал. С Лидией Николаевной мы простились на хорошей ноте. Я проводил ее до метро и вернулся к 5 подъезду знаменитого здания на Лубянке, через который осуществлялся пропуск в Управление погранвойск. Мой контролер—сопровождающий подполковник нетерпеливо притопывал на пороге, ожидая меня. Сказал, что ждет, чтобы не возникло вопросов с пропуском в здание. На его же рыжей физиономии было написано, что боится он, что я не вернусь. Следующим этапом действий этих палачей было направление меня в кабинет кадровика Политуправления капитана 1 ранга Терещенко. Беседа с ним была короткой. Он показал мне издалека служебную характеристику, присланную из Киева, сказал, что я должен поставить на ней свою подпись. Когда я подошел к столу и взял ручку, он прикрыл текст на обратной ее стороне ладонью и показал место подписи. — А может быть я сначала прочитаю написанное? — А зачем, и так все ясно. Мне действительно было все ясно и под его ладонью появилась моя размашистая подпись. После совершения этого акта покорности мы отправились по узкому длинному коридору к дверям приемной начальника Пограничных войск КГБ СССР генерала армии В. А. Матросова. В приемной уже стояло около десятка офицеров, прибывших с целью назначения на вышестоящие должности. Подполковник—адъютант вошел в кабинет, доложил, что все в сборе, и впустил всех в кабинет «пограничного иерарха». Первой генерал армии назвал мою фамилию. Встав за столом и глядя в характеристику, он спросил меня: — Ну, какое решение будем принимать, подполковник? Степень моего безразличия к происходящему превзошла все возможные рамки. — Там же уже, видимо, подготовлены выводы, согласно им и поступайте, товарищ генерал. — Так что, будем освобождать от должности? И нет никаких возражений, просьб и пожеланий? — пристально смотрит на меня начальник Погранвойск. — Со всем согласен, — отчеканил я. — А где хотели бы продолжать службу? — Принципиально в своем Западном пограничном округе. — Ну, в таком случае, решение принято. Вы свободны. Товарищ Терещенко, — это уже к моему сопровождающему, — имейте ввиду, не ниже чем на одну ступень от занимаемой должности. После этого последовало еще и посещение кабинета начальника Политуправления генерал—лейтенанта Н.В.Бритвина. Что он мне говорил, и что я ему отвечал, осталось за пределами моей памяти. Услышал только последний его вопрос: — И где бы вы пожелали продолжить службу? — В Кишиневе, заместителем у полковника Н.Д. Тхорова. — Будем решать... На этом я и покинул этот "гостеприимный" дом на Лубянке. Уже на пороге дождался И. Конопата и мы вместе отправились в гостиницу "Пекин", рядом с метро "Маяковская", ее правое крыло, которое в то время полностью арендовалось для нужд КГБ. Билеты на поезда у нас были взяты на следующий день и мы решили отметить свои новые служебные статусы и назначения. Он — на мое место в Великие Мосты, а я — пока не зная куда. Переодевшись в спортивные костюмы, спустились в кафе гостиницы за бутылкой коньяка и закуской. Но здесь нас ожидало еще одно московское нововведение конца горбачевских восьмидесятых. Коньяк с бутылкой здесь нам не продали. На вынос — только в свою посуду. Таковой у нас, естественно, не оказалось. Буфетчица предложила свой графин—кувшинчик. Для того, чтобы его наполнить, пришлось купить целых две бутылки коньяка и застолье получилось, соответственно, "торжественнее", чем изначально планировалось. На следующий день Иван Иванович уехал в Киев, а я — на Львов. Спустя недельку, перезвонили из отделения кадров политсостава округа и сказали, что вариант перевода в Кишинев не прошел. Туда поедет выпускник академии, жена которого работала во время его учебы секретарём—машинисткой у уже упомянутого выше генерала Бритвина. Предложили равнозначную должность в Черновицком пограничном отряде. Тень крыла моего Ангела—хранителя снова прошла надо мной, предвосхитив события 1991 года, развал СССР и самоопределение Молдовы, Украины и других республик. Асфальтно—партийный каток прокатился по мне неоднрокатно, но не укатал Не сразу пришел приказ о моем новом назначении. Товарищ Ю. Бабанский, затаивший лютую злость после партийной конференции, решил довести до конца историю со своим неудавшимся протеже в Великих Мостах. Меня пригласили на заседание партийной комиссии округа с целью окончательно добить. К этому времени уже прошла и партийная конференция в пограничном округе. Меня вывели из состава партийной комиссии, вместо меня кандидатом в ее члены попал мой бывший заместитель подполковник В. Царьков, теперь уже служивший на ОКПП "Борисполь". Перед началом заседания меня вызвал начальник политотдела округа полковник Ю. Бабанский. — Идите смело, вам нечего бояться. Я их предупредил, чтобы все обошлось товарищеским порицанием, — напутствовал меня начальник политотдела. С этим я и ушел. Когда пригласили в зал заседаний, то увидел на месте секретаря незнакомого мне полковника вместо уволившегося в запас полковника Евгения Хандожко. Я прошел и сел на отдельно стоящий стул. Полковник Николай Оверкович Скакун, а именно он был избран секретарем, открыл папку с моим персональным делом и стал читать написанную Мастяницей характеристику, фигурировавшую в Москве. Из прозвучавшего я узнал о себе и о моих бывших коллегах по службе много нового. «...Личность конфликтная, грубая в обращении с подчиненными, не воспринимающая указаний вышестоящих партийных органов, хам, не видящий в людях людей» — эти и еще многие мои "достоинства" четко вырисовывались в каждом слове, слетающем из уст Николая Оверковича. Первым вскочил со своего места огромный полковник, начальник политотдела Минского оперативно—войскового отдела Владимир Соленов. — Николай, ты о ком нам сейчас читал? Если это о нем, — он указал на меня пальцем, — то это чистая туфта. Мы его знаем много лет. Здесь не было ни одного слова правды! За ним взял слово начальник политотдела ОКПП "Одесса" полковник Н. М. Чуркин. Его пламенная речь была в том же контексте: с этим человеком мы были хорошо знакомы еще со времен моей службы в Одессе. Ему были отлично известны мои деловые и морально—политические качества. Он защищал меня с упорством хорошо подготовленного к процессу адвоката. И тут взял слово инструктор комсомольского отделения майор Ю. Безукладников, видать, по поручению своего шефа. — Я считаю, что все обстоятельства персонального дела довольно четко изложены и предлагаю объявить Николаю Ивановичу строгий выговор с занесением в учетную карточку, — заученно отбарабанил комсомольский майор. Н. Скакун подхватил его слова на взлете. — Поступило одно предложение. Прошу за него голосовать. — И дальше все по протоколу. За взыскание проголосовали и отпустили. Когда я увидел, что "за" проголосовал и В. Царьков, который, как кандидат в члены парткомиссии, и голосовать—то не имел права, меня вдруг прорвало. — Слава, а ты чего ручонку тянешь, вместе ведь наработали? Ты же уехал из части за сутки до происшествия, — смотрю ему в глаза. Он виновато склонил голову и промолчал. А у меня осадок от этого гнусного предательства остался в душе навсегда. Я постарался больше никогда не встречаться с этим человечком. Когда, наконец, меня выпустили, в коридоре встретился мне генерал—майор А. Ф. Борисов, заместитель командующего по технике и вооружению. — Ну, что они тебе там присудили? — Выговор с занесением, Анатолий Филиппович. — И куда ты их послал? — в голосе генерала явное сочувствие. — Никуда. — А зря, — сказал генерал, — когда я попал когда—то в подобную ситуацию, то точно определил курс для всех голосовавших и им сочувствующих. — Спасибо за поддержку, товарищ генерал-майор. После этого зашел к Ю. Бабанскому, чтобы доложить об исходе дела. — Видимо, вы как—то не так себя повели, они должны были ограничиться собеседованием. — Нет, это, видимо, вы теряете бразды правления над управляемым вами органом партийного воздействия, моя бывшая партийная комиссия прислушивалась, как вы помните, к моему мнению. — Вы потеряли авторитет у сослуживцев, — продолжает свое Бабанцев. — Что это не так, у меня будет время доказать это лично вам. На такой ноте и распрощались. Через инструкторов политотдела он несколько раз справлялся хожу ли я на службу. Я отвечал однозначно: — На какую? Думаю, что новый начальник отдела в моих советах не нуждается. Ну а вскоре пришел приказ о назначении меня заместителем начальника политотдела Черновицкого пограничного отряда. К новому причалу, к новому месту службы Тепло распрощавшись с командованием, офицерским составом, прапорщиками быстро собрался к выезду и 25 марта уже доложил о прибытии командиру Черновицкого пограничного отряда полковнику П. И. Луцкому о готовности приступить к исполнению служебных обязанностей. С командиром мы были давно знакомы, еще с тех пор, когда он был начальником штаба этой части. Своего непосредственного начальника — начальника политотдела отряда полковника В. С. Соловьева знал меньше. Он совсем недавно сменил на этой должности убывшего в Афганистан И. И. Захарченко. Но, встречаясь на заседаниях военного совета в Киеве, мы всегда находили общий язык и темы для разговоров. Он всегда был улыбчивым и приветливым. Из Великих Мостов я уезжал без особого сожаления. Безусловно, жаль было оставлять видимые воочию плоды своего труда, оставалась масса нереализованных планов. Но страсть к перемене мест никогда не покидала меня, а здесь я слишком надолго задержался. Целых девять лет на одном месте, в одном дворе. Дети служили в Закарпатье, с этим древним городком меня ничего больше не связывало. Очередное звание на занимаемой должности не светило, я достиг "потолка". А должность — дело наживное. Пришла, ушла, а дальше жизнь покажет. Оптимизм всегда преобладал над пессимизмом — это, пожалуй, основная черта моего характера. В Черновцах же была уже настоящая пограничная служба с живым напряженным кордоном. Прибытие в отряд совпало с периодом доведения приказа на охрану границы в весенне—летний период. Я сразу же отправился в составе группы на горные заставы. Подъем в горы по серпантинам перевала Шурден по свежему снегу захватывал дух. И вот мы на самой его вершине. Я попросил водителя остановить машину на горном плато и вышел полюбоваться открывшимся видом на полонины и леса, окружавшие нас со всех сторон. Красота была вокруг неописуемая. Дорога вверх шла по коридору из заснеженных елей. Складывалось впечатление, что мы двигаемся по белому тоннелю, над нами была только полоска синего неба. Дальше пошли на спуск, по количеству серпантинов он был раза в три короче. И вот вырвались на широкий простор, бескрайний справа и ограниченный горным массивом слева. Душа пела, хотелось выскочить из машины и бежать пешком до пограничной заставы. — Далеко ли еще до пункта назначения? — спрашиваю водителя. — Еще километра три-четыре, — ответил он, искусно вращая баранку на крутых поворотах серпантинов. Я выразил сожаление по поводу того, что нет со мной фотоаппарата. — Скоро весна вступит в свои права, — ответил этот мальчишка, срок службы которого подходил к концу, — вот тогда красота будет, глаз не оторвешь. За разговорами не заметили, как подъехали к двухэтажному зданию заставы "Русская". Это еще не конечный пункт, заметил водитель, нам еще ехать через Селятин в Шепот. Но уже по равнине, вдоль горной речки. Я был благодарен своему невольному гиду, он, сам того не замечая, знакомил меня с ранее незнакомыми местами. Наш путь проходил по узкой дороге, тянувшейся вдоль речушки и пограничной сигнализационной системы, за ними была уже Румыния. Потенциальный нарушитель границы, попавший в эти места, должен был думать, что уже ничего не стоит оказаться на сопредельной стороне, перемахнул через "колючку" — и уже за кордоном. Но такие его мысли были бы глубоко ошибочными, возьмись он за это дело, его сразу же остановил бы пограничный наряд "часовой границы" идущий по дозорной тропе, тревожная группа, поднятая по сработке сигнализационной системы, сигнал на заставу юных друзей пограничников или дружинников. Да, это была служба, непохожая ничем на Великомостовский период и даже на Одесский, нечто сходное было только на его участке по реке Дунай. Но там была широкая река, а здесь брошенный камешек уже становился собственностью сопредельной стороны. Чем дальше мы продвигались, тем больше этот край казался мне фрагментом из какой-то сказки. Воспетые в песнях буковинских поэтов смерички густо теснились по горам со всех сторон. В самом центре села Селятин располагалась пограничная застава и Селятинская пограничная комендатура, чуть в стороне — большой торговый центр. Я заметил вывеску "Книжный магазин" и попросил водителя остановиться. Продавец встретила меня, впервые появившегося в ее владениях покупателя, исключительно вежливо и приветливо. Я сразу же подумал об отношениях местных жителей и пограничников. Но дело было не только в этом. Она оказалась, как я позже узнал, женой коменданта Бориса Владимировича Кравченко. Из магазина я вышел с дюжиной интересных книг, которых и в помине не было в городских книжных магазинах. Прибытие на заставу Мы продолжили свой путь. Пока я разглядывал свои книжные трофеи, показалось новое гуцульское село. На дорожном указателе значилось «с. Шепит». — Вот мы и на месте, товарищ подполковник, — объявил мой опытный водитель—экскурсовод, — через несколько минут будет застава имени Кирилла Алексеева. Но прежде, чем мы попали на заставу, нашему взору открылась деревянная церковка, образец местного зодчества. Невысокие стены ее и огромные купола казались нерукотворными, выглядели сказочными. Подъехать к ней поближе в этот раз не удалось: огромная площадь перед нею была заснеженной. Сразу же за церковью показалась пограничная застава, ее я определил по высокому флагштоку с поднятым флагом и огромной спутниковой антенной ретранслятора "Москва". Сама застава, в отличие от тех двух, мимо которых мы только что проехали, была тоже деревянная, одноэтажная, невысокая, с высоким скатом крыши. При въезде стоял бюст почитаемого здесь героя первых боев на границе Кирилла Алексеева. Возле него меня и встретил начальник заставы майор Мередов, с которым мне пришлось общаться целых три дня в соответствии с планом штаба и политотдела части. Первым, на что я обратил внимание, был высокого роста и крепкого телосложения мужчина с огромными закрученными усами, в солдатском хлопчатобумажном обмундировании, кирзовых сапогах и с полковничьими погонами на плечах. Он с большим усердием расчищал снег вокруг заставы, не обратив на нас ни малейшего внимания. Я вопросительно посмотрел на майора Мередова. — А, это Вася, местный гуцул. Он глухонемой. «Бзик» у него такой. Любит пограничную форму и пограничников, считает себя внебрачным сыном погибшего героя, лейтенанта Алексеева. У него еще и генеральский мундир есть. Бывший начальник войск округа генерал-лейтенант Н. В. Лавриненко ему подарил в свой последний приезд на заставу. Так что полковничьи погоны для него — рабочая форма. Он постоянно к нам ходит, помогает по хозяйству, по вечерам приходит посмотреть с солдатами телевизор. Сейчас вот — от снега спасает, а наступит весна, поднимется травка, придет траву косить. Силища у него могучая, практически неутомим. Обедает и ужинает с солдатами. У нас всегда есть чем накормить. Ввиду того, что мы с Мередовым общались впервые, я официально представился ему в новой своей должности и мы занялись тем, зачем я сюда прибыл. Сначала выслушал доклад начальника о состоянии охраны границы, ознакомился с данными о состоянии воинской дисциплины на заставе. Устно довел до командования заставы, в части, их касающейся, решение начальника пограничного отряда на охрану границы и записал его в книгу пограничной службы. Затем провел политические занятия с личным составом, индивидуальные беседы с каждым сержантом и солдатом, посетил семьи офицеров и прапорщиков, провел опрос по вопросам быта. Ночью в составе наряда пошел на проверку несения службы нарядов, находящихся на границе. Следующий день посвятил ознакомлению с участком границы. Осмотрел хорошо оборудованное, хотя еще и заснеженное стрельбище, которым постоянно пользовались названные мною все три пограничные заставы. Посетил музей Боевой славы, оборудованный в отдельном домике на территории. Дал советы по улучшению и обогащению экспозиции, пользуясь собственным опытом. Знакомство с Буковиной. Первые впечатления На третий день моей командировки, а это было уже первое апреля, выглянуло по-весеннему теплое солнышко, зазвенела капель, под крышей появились сосульки, снег сразу же стал рыхлым, начал терять свою голубизну. Начальник заставы посоветовал избрать на обратный путь другой маршрут. — На перевале сейчас может образоваться гололедица, дорогу укатают лесовозы и она сразу заблестит старым серебром. Вам лучше в Селятине свернуть налево и поехать через районный центр Путила, дорога пойдет по ущелью почти до самой Вижницы. А там — через Сторожинец и вы почти в Черновцах, — со знанием дела объяснил начальник. Совет был принят безоговорочно. Тем более, что это была новая дорога, а значит и более глубокое знакомство с этим чудным краем, маленьким государством мольфаров (колдунов) и самых ярких талантов Украины. Я ехал и напевал себе в усы: "Може десь у Косові, може десь у Вижниці, треба йти до осені, щоб знайти..." Никак не мог избавиться от этого полюившегося народу навязчивого хита Дмитрия Гнатюка, всемирно известного народного артиста СССР, родившегося как раз неподалеку от этих мест в селе Мамаевцы Кицманского района, в нескольких километрах от Черновцов. Уже первая командировка заставила меня задуматься, не зря ли я провел целых девять лет в части, ограниченной с четырех сторон забором, за который я выходил только следуя домой после напряженного трудового дня и изредка выезжал во Львов, Сокаль, Червоноград по служебной необходимости. Здешние просторы, горы и долины оказались тем, чего хотелось моей романтической душе. По прибытию в отряд я встретился в своем будущем кабинете с подполковником Виктором Крячко, с которым когда—то в один день призывался в Пограничные войска. Он уже подпрыгивал от нетерпения передать мне документы и убыть к новому месту службы. Его назначили начальником политотдела ОКПП "Чоп", ему очень хотелось бросить все и пешком бежать в Закарпатье. Так спешил, что забыл забрать из шкафа какую—то штуковину из нержавеющей стали. Я ему перезвонил на следующий день и он объяснил мне, что это ручной комбайн для сбора черники. Просил сохранить до его прибытия за семьей. И таки приехал, и таки забрал. Места, куда он отбыл, оказались тоже лесистыми и черничными. Мне же мой новый начальник Виктор Степанович Соловьев в первые же дни посоветовал написать заявление в жилищную комиссию на постановку в очередь на получение жилья. Я сделал это незамедлительно, а пока меня разместили в погранпредставительском домике, находившемся сразу за воротами части. Встречи с представителями пограничной охраны Румынии в то время проводились или на их территории, или в расположении наших пограничных комендатур. Это трехкомнатное сооружение практически пустовало. Кроме меня там уже обитал один из офицеров разведотдела отряда, такой же бездомный, как и я. Мы заняли по одной комнате, переднюю использовали для просмотра телевизора, совместных ужинов, грелись у газовой печки—камина. Холостяцкая жизнь налаживалась с первых дней пребывания на Буковине. На второй день после возвращения из командировки на горные заставы начальник отправил меня в село Тарасовцы Новоселицкого района. Там должен был пройти по плану политотдела слет солдатских матерей. По этому поводу были организованы вызовы их сыновей в краткосрочные отпуска. В этом селе зима отступила уже несколько недель назад. Везде пробивалась молодая травка. Светило яркое весеннее солнце, температура воздуха была выше пятнадцати градусов, народ двигался по центральным улицам в весенних одеждах. И это всего в тридцати километрах от областного центра и двухстах от тех мест, из которых я вернулся только позавчера. Уже в первом селе, которое повстречалось на нашем пути, мое внимание привлекли огромные, на весь огород, пленочные теплицы и у ворот почти каждого дома пучки редиски, выставленные на табуретах на продажу. Водитель пояснил мне, что мы въехали в молдавскую часть Черновицкой области. За окнами уазика мелькали незнакомые мне названия сел, явно не из украинской топонимики: Магала, Припрутье (Легушены), Бояны (Боянь) и, наконец, Новоселица (Новосулица). Здесь мое внимание снова привлек мой водитель—экскурсовод. — В этом населенном пункте родился и вырос известный композитор и певец Николай Мозговой, а через несколько сот метров будет село Маршинцы — родина народной артистки Украины, Молдавии и СССР Софии Михайловны Ротару, вот такой этот край — сплошные таланты! Я поблагодарил шофера за полезную для меня информацию и подумал о том, что наверное хорошо работает в этом подразделении замполит и надо будет как—то отметить его работу. Сразу за Маршинцами появилось на горизонте новое село, вскоре и указатель "Тарасовцы" (Тарасоуци). На трассе, возле сельского Дома культуры, нас уже ожидал лейтенант—пограничник, как оказалось, сын моего старого товарища по призыву в войска, а потом и по службе в Великих Мостах, одноклассник моего Артура, Сергей Демкив. Он был направлен замполитом на эту заставу после окончания кинологического факультета Алма—Атинского пограничного училища. Увидев меня, он несколько оторопел от неожиданности. После взаимных приветствий и коротких расспросов о родных и близких, он доложил, что ему звонил начальник политотдела, просил встретить своего заместителя у клуба, но фамилию не назвал. Это и вызвало его растерянность при моем неожиданном появлении. Зрительный зал местного очага культуры был набит битком. Мне показалось, что я попал в другую страну. Отовсюду звучал "лимба ноастрэ" — молдавский язык. Я не понимал ни единого слова. Сценарий был расписан в точном соответствии с телевизионной программой В. Леонтьевой "От всей души", а вот что говорили отцы и матери поднимавшихся в зале солдат, о чем рассказывали они сами, хорошо или плохо им служилось, было совсем непонятно. Я находился как—будто под огромным колоколом, от звона которого окружающая среда была шумной и звенящей. Содержание происходящего дошло только после выступления Сережи на русском языке. Комментариев наслушался уже на банкете, устроенном председателем колхоза, где разговор велся уже на русском, выражали благодарности Черновицкому и Новоселицкому военкоматам, пограничному отряду за хорошо организованную встречу родителей с детьми—защитниками Родины. Многие предлагали сделать такие мероприятия традицией. Это принял во внимание и спустя некоторое время провели подобные встречи в соседних Герцаевском и Глыбокском районах. В часть вернулись к 18:00, в более позднее время передвижение пограничного транспорта за пределами города без служебной необходимости категорически запрещалось. Семья находилась на старом месте жительства. Я старался больше служебного времени проводить на границе. От этого была большая польза: во-первых — знакомство с офицерским составом на местах, определение, для себя, уровня организации охраны границы на каждом участке; во-вторых — ознакомление с краем, в котором, возможно, предстоит служить довольно продолжительное время, с многонациональным населением, его традициями и обычаями. В следующую поездку по границе меня пригласил командир части полковник П. И. Луцкий. С ним мы выехали на последнюю, в то время, заставу отряда, находившуюся на стыке с Молдавией и Румынией в селе Мамалыга — пограничной железнодорожной станции. Застава оказалась благоустроенной, двухэтажной, во дворе были разбиты клумбы, засаженные розами. В овощехранилище, которое мне с большой охотой показал старшина заставы прапорщик Иван Корзун, еще хранилось с полтонны яблок прошлогоднего урожая, выставленных на полках горками, как это делают смекалистые продавцы на базарах. Иван объяснял мне, что пограничник может исправно нести службу только тогда, когда он имеет все условия для нормального отдыха, при подготовке на службу одевается в согретое, хорошо просушенное обмундирование, сытно поел перед выходом на пограничную тропу, получил дополнительный витаминизированный паек в виде свежих фруктов. В его рассказах чувствовалось некоторое самолюбование, но оно оправдывалось и сытным обедом, подготовленным солдатом—поваром, и горячими батареями в сушилке, и этими же яблоками в хранилище. Ничего здесь не было бутафорского, выставленного напоказ. Приятные впечатления остались у меня и от знакомства с одним из самых опытных начальников заставы майором Шашковым Анатолием Михайловичем и молодым замполитом—лейтенантом, прислушивающимся к наставлениям своего начальника, и с каждым солдатом—пограничником. Жалоб на тяготы и лишения службы мы здесь не услышали. Обратный путь начальник отряда определил вдоль линии государственной границы. Мы промчались по пограничной грунтовой дороге, проходившей вдоль контрольно—следовой полосы (КСП), обработанной профилировщиками (специальными прицепными агрегатами, оставляющими ровные полосы—бугорки после вспашки и боронования) вдоль участков десяти пограничных застав. Пересекли два подвесных моста через реки Прут и Сирет. По дороге встречали пограничные наряды, тщательно проверяющие состояние КСП. Перед мостами останавливались и командир принимал доклады часовых. Хотя была еще ранняя весна, везде чувствовалась забота о состоянии границы и высокая ответственность офицеров пограничных застав. По дороге видели на КСП многочисленные следы косуль и зайцев, но эти невольные нарушители не вызывали озабоченности ни у командира, ни у пограничных нарядов. На сопредельной стороне заметили один румынский пограничный наряд, не успевший замаскироваться. Пограничники повернулись к нам лицом и отдали воинскую честь нашей машине. Наряд "Часовой заставы" с вышки заметил машину командира, сообщил дежурному по заставе и тот открыл электронный замок на воротах сигнализационной системы. Мы въехали на территорию заставы "Красноильск". За воротами остановились, водитель вышел из уазика, достал из металлического ящика ручной профилировщик и заделал на КСП след нашего автомобиля. Командир остался доволен нашей поездкой и доклад начальника заставы принял с улыбкой, похвалил за отменный порядок на левом фланге его участка. Правый фланг этой заставы упирался в горы, путь туда лежал по другому маршруту и мое знакомство с правым соседом состоялось значительно позже, когда возникла служебная необходимость. Мои новые друзья и дела Первыми друзьями для меня стали, как ни странно, не офицеры политотдела, а заместители начальника штаба, прошедшие через горнило афганских войсковых операций, подполковники В. В. Старостенко и П. Д. Ушкалов. Не то, чтобы я как—то не сошелся с политотдельцами, просто они все, кроме начальника, были моими подчиненными. А эти ребята были равны со мной по должностному статусу. И, к тому же, у нас всегда находилась интересная тема для разговора, установилось полное взаимопонимание. Виктор Васильевич был первым, с кем я выехал на участок границы с целью проверки бдительности пограничной заставы и действий тревожной группы при сработке электро—сигнализационной системы. С собой мы взяли прапорщика из инженерно—саперной роты, которого собирались использовать в качестве учебного нарушителя границы и выдвинулись на участок заставы "Костычаны". В месте, где охранная система подходила к самой трассе на Кишинев мы и запустили "нарушителя". Он сделал "сработку" системы, оставил следы на КСП, туда и обратно след в след, вернулся на трассу и убежал в село, в указанное ему место. Мы же имели возможность видеть все, что делала тревожная группа на месте нарушения границы благодаря тому, что место действий ее было хорошо освещено фарой—искателем ГАЗ—66 и следовыми фонарями пограничников. Когда "тревожка" закончила работу и выдвинулась в сторону заставы, мы по асфальту мигом оказались у ворот заставы, подобрав по дороге нашего "нарушителя". Довольно долго сигналили дежурному по заставе. Он не спешил открывать ворота, а когда его спросили, почему он не впускал машину заместителя начальника штаба, ответил, что начальник не разрешает в ночное время никого впускать на территорию без его разрешения. Тут я увидел, что представляет собой эмоциональный В. Старостенко при вспышке гнева. Дежурная комната чуть не взлетела на воздух вместе с провинившимся дежурным сержантом. Спас положение только вернувшийся с границы начальник заставы, грамотно изложивший все обстоятельства нарушения границы. Его версия была: "Заход—выход, след в след. Видимо, пьяным местным жителем, перепутавшим границу со своим огородом". Мы предъявили ему трезвого прапорщика—"нарушителя". Алексей успокоился сразу же. Исчезла необходимость искать нарушителя в селе, что грозило бессонной ночью. Виктор Васильевич оценил действия тревожной группы, сделал необходимые записи в книге пограничной службы. С этим и отбыли в Черновцы. Следующий наш с ним выезд на границу был уже по настоящему нарушителю, переданному румынской стороной. В комнате задержанных мы увидели человечка с лицом рецидивиста. Улыбаясь беззубым ртом, он поведал нам, что 22 года из прожитых на свете сорока провел в местах не столь отдаленных. В первый раз был осужден за то, что пырнул ножом бывшего товарища в пьяной драке. Потом добавляли по пятерке, как он считал, "за мелкие проступки". — Сыграли в картишки на глазик одного сявки, я проиграл, ну и ковырнул ему глазик скальпельком. Об остальных эпизодах мы не стали расспрашивать, а вместе с прибывшим из отряда начальником разведотдела повезли его на место нарушения границы на следственный эксперимент. Этот ходячий скелет точно указал место преодоления сигнализационной системы, продемонстрировал свой способ. Подложив на колючку фуфайку, как уж прополз между нитями. С помощью подготовленного заранее ивового шеста перепрыгнул через узкое в этом месте КСП. Вышел к реке Прут. Не умея плавать, бросился в воду и периодически упираясь в дно тем же шестом, несся по течению. Вышел на румынский берег, высушил одежду и пошел наугад искать населенные пункты. Случайно вышел на железнодорожную станцию, где и был задержан полицией. Румынские пограничники сообщили о нем в установленном порядке командованию отряда и предали этого "фрукта" коменданту погранкомендатуры "Порубное". Спустя некоторое время, В. Старостенко пригласил меня в гости в недавно полученную, еще не обжитую, квартиру. Виктор, с присущей ему экспрессивностью, ткнул пальцем в поднявшийся над землей цокольный этаж строящегося дома и сказал: — Проси в этом доме квартиру, соседями будем! Я не просил, но он оказался провидцем. Уже 16 ноября 1989 года начальник тыла Валерий Лобастов вручил мне ордер на двухкомнатную квартиру на четвертом этаже девятиэтажного дома. Это был абсолютный аналог той, в которой я побывал в гостях у своего товарища по службе несколько месяцев назад. Даже не верится, что уже больше двадцати лет мы проживаем по этому адресу, в соседних с Виктором Васильевичем, теперь уже полковником в отставке, подъездах. С Павлом Дементьевичем Ушкаловым нас свела судьба на более длительный период службы. В Афганистан он был направлен из Московского пограничного отряда (Средняя Азия). Его определили начальником штаба ДШМГ (десантно—штурмовой маневренной группы), которой командовал Иван Петрович Барсуков, на два года. Понятно, что срок этот был весьма условным. Некоторые из прибывших в эти места, довольно в короткие сроки отправлялись на Родину в виде «груза 200». Но это была судьба не таких людей, каким был Павел Дементьевич. Ему предстояло пробыть в этой длительной загранкомандировке почти четыре года. Когда командир ДШМГ получил звание Героя Советского Союза и был направлен на учебу в Москву, в академию имени М. В. Фрунзе, командование группой возложили на Павла Дементьевича, тем самым продлив срок его пребывания в Афганистане. Вернулся он уже к нам, в Черновицкий пограничный отряд, кавалером четырех орденов: Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, "За службу Родине" II и III степени (награждение тремя такими орденами приравнивалось к присвоению звания Героя), медалями "За отвагу", "За боевые заслуги", многими наградами ДРА. Слушать рассказы его о рейдах группы в горах Афганистана можно было бесконечно. Но вскоре он уехал к новому месту службы. Стал начальником уже отдела воинского воспитания вновь образованного Котовского пограничного отряда по границе с независимой Молдовой. С этой должности в звании полковника уволился в запас в 1993 году и вернулся в Черновцы. Занялся в новых условиях мелким бизнесом, но при встречах я всегда видел на его лице выражение постоянной неудовлетворенности. Не его это было дело. С этой героической личностью судьба свела меня еще на целых девять лет уже после моего увольнения в запас из Пограничных войск. Но об этом поз |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |