15:31 Искры памяти. Продолжение,2 |
| Перевод во Львов После нашего телефонного разговора в стиле "мы так решили" незамедлительно был издан приказ о моем переводе на должность старшего офицера отдела воспитания Управления. И снова большой чемодан со всеми видами обмундирования и приказ быть во Львове уже завтра. Разыскать Управление оказалось делом нетрудным. Оно с тогдашним штатом в 30 человек без труда разместилось на четвертом этаже пограничного госпиталя. Первым, кто приветливо встретил меня, был начальник отдела Степан Степанович Костяк, кандидат исторических наук, бывший преподаватель пограничной кафедры в академии имени Ленина, принявший решение служить в Украине. С ним мы сразу нашли общий язык и общие интересы. Рабочее место мне определили в кабинете начальника боевой подготовки полковника А. В. Попова, бывшего начальника Львовского пограничного отряда. С ним я был знаком еще со времени службы в Великих Мостах. У нас также сложились товарищеские отношения. Я только не сразу сумел разобраться, кто же из них для меня старший начальник, Костяк или Попов. В Управлении в то время отделы боевой подготовки и воинского воспитания были объединены в один, а начальников оказалось два. Приходилось выполнять распоряжения обоих. И всегда они были срочными. Я, по старой привычке. сразу же водрузил на стол портативную пишущую машинку, привезенную с собой. И напрочь отказался от услуг секретарь—машинистки, вечно занятой. Планирование работы отделов возложили на меня и моя работа стала на некоторое время сплошной канцелярщиной. Офицеров, не имеющих жилья во Львове, а таких было большинство, разместили в каком—то общежитии недалеко от Брюховичей. Я решил туда не вселяться и определил себе место на стульях в кабинете. Это было не комфортно, но удобно с точки зрения действий по обстановке. Главной моей задачей был контроль и учет воинской дисциплины и взаимодействие с военной прокуратурой, а это означало, что необходимость выезда в подразделения границы могла возникнуть в любой момент. Таким же постоянным обитателем своего кабинета оказался и куратор пограничной авиации Управления подполковник А. Помыткин. Это был интересный человек с боевой биографией, участник боевых операций в Афганистане, кавалер четырех орденов, мужественный и решительный человек. Он прибыл во Львов через несколько месяцев после меня и в длинные осенние и зимние вечера мы часто проводили время в у него или у меня в кабинете за разговорами о житье—бытье, о той войне в его жизни, о ежедневных подвигах наших пограничников. Из офицеров, которых я знал раньше здесь служил и полковник П. А. Шишолин, который был старшим инструктором политотдела Львовского отряда в начале восьмидесятых годов, а потом уехал на учебу в академию имени Ленина. Вернулся он почти одновременно с генералом Н. М Йолтуховским из Дальнего Востока, когда Украина приобрела независимость. Там он был уже начальником политотдела отряда, здесь же ему предложили нововведенную должность начальника отдела международных связей, обязанности по которой он исполнял в единственном лице. С ним тоже сложились дружеские отношения. Но вскоре его назначили начальником недавно созданного Котовского пограничного отряда. К тому времени, когда я уже готовился к увольнению из войск он уже стал начальником штаба пограничных войск Украины. И до сих пор служит в должности первого заместителя ГПСУ (Государственной пограничной службы Украины), генерал—полковник. Опять новые люди, новые впечатления и бесконечные командировки, из которых я иногда не вылезал по месяцу. К глубокой осени штаб Управления переселился в отремонтированное и перестроенное здание, которое до этого было филиалом Дома офицеров и использовалось в основном, как траурный зал для прощания с ушедшими из жизни ветеранами. У меня появился отдельный кабинет с диваном, которым пожертвовала наша сотрудница Мирослава Ивановна, командир комендантского взвода присылал еженедельно посыльного со сменой постельного белья. Жить стало веселее. Пошли слухи о скором изменении в штатном расписании в сторону увеличения. Служба в погранвойсках близится к финалу К новому 1994 году я вдруг обнаружил, что вместе со срочной службой у меня образовалось 27 лет службы, а с учетом выслуги лет почти тридцать. Бесконечные командировки, обязанности «пожарного» по чрезвычайным происшествиям и тушению причин и последствий грубых нарушений воинской дисциплины, постоянная борьба с военной прокуратурой, которая засчитывала нам такие нарушения и происшествия по своим параметрам, становились в тягость. Я уже не в силах был объяснять генералу, почему там, где совершен один проступок, прокуратура засчитывает нам пять—шесть по количеству нарушенных этим проступком статей УК. Тем более, что формы нарушений и преступлений в свете новой политической обстановки и реформ в войсках приобретали совершенно иной характер. Например, расстрел молодым солдатом на пограничной вышке двух старослужащих, которые поднялись на вышку и во время несения им службы пытались заставить его стать на колени и чистить их сапоги. Или кража с оружейного склада двух ящиков наступательных гранат РГ—5. Это действие обвиняемые в ходе следствия и на суде поясняли невинным желанием привезти гранаты домой и глушить рыбу в местной речке. Была и пропажа личного оружия, пистолета Макарова, у начальника одной из недавно созданных застав на Волыни. С этим случаем я разбирался вместе с группой офицеров Управления в течение двух недель. Проведенные нами дознание и предварительное следствие результатов не дали. Доклад генералу вызвал у него бурю негодования. Возмутила генерала наша, якобы непрофессиональная, деятельность. Он дал команду возвращаться назад — не проедать без толку командировочные средства. Уже когда кейсы были упакованы и машина радостно урчала, готовая вывезти опостылевшую группу проверяющих, на заставу пришел местный житель и посоветовал обратиться за помощью к местному старику—экстрасенсу. — Этот старик все знает. Он сможет помочь и вам. — А что, ребята, попробуем? — посоветовался я с офицерами, сделав ударение на том, что я — старший группы. Дал понять, что это не вопрос, а мое твердое решение. Возражать не стали. Мы отправились к этому деду—экстрасенсу. Хозяин ходил по двору своей усадьбы, занимался уборкой, на наш зов от ворот, подошел к калитке, с поклоном поздоровался. Мы рассказали ему о нашей проблеме. Он приставил руку ко лбу, ладонью наружу, повернулся в сторону заставы. Так стоял минут десять, закрыв глаза, медитировал. Выйдя из транса, сказал нам: — Возвращайтесь на заставу, пусть раскопают кучу навоза возле туалета и вывезут его на огород, по месту назначения. Под нею найдете то, что ищете. Нашли пистолет, хорошо смазанный, замотанный в промасленную тряпку. Забрали находку с собой, чтобы сдать на экспертизу. Вернувшись во Львов, поспешили на доклад к начальнику Управления. Увидев нас, он в своем обычном стиле начал обвинять в непрофессиональности наших действий, обзывать "манкуртами, не знающими родства". Любимое его словечко в состоянии крайней раздраженности. Я огрызнулся, сказав, что вся моя служба прошла в пределах Украины, а он прибыл к нам из Биробиджана и пока что только родовые корни говорят о его патриотизме. Раскрыл дипломат и положил на стол пакет из упаковочной бумаги. — Что это!!? — взревел генерал, возмущенный теперь уже моим парированием на его обидные замечания. — То, за чем мы ездили. Не доложили сразу потому, что хотели сделать вам сюрприз. Посмотрите пока, а завтра я отвезу его на экспертизу. Каждый такой случай становился для меня маленьким стрессом. Некомфортный быт, питание всухомятку и отсутствие рядом семьи привели к тому, что я стал чувствовать спазмы в желудке и в итоге вынужден был обратиться к медикам. Они обнаружили язву в начальной стадии, назначили курс лечения. Я же принял твердое решение после очередного дня рождения увольняться в запас... Рапорт об увольнении Теперь дни стали еще длиннее, командировки еще мучительнее. Служба стала похожей на преддембельные месяцы солдата срочной службы. Хотелось прилечь на диван и поставить табличку "Не кантовать!". В один из таких вечеров в мой кабинет — зал ожидания 50—летнего юбилея — забежал на чашку кофе с коньяком подполковник А. Помыткин. Я в это время прочитал в газете "Советский пограничник" подробное описание гадания на алфавите с помощью маятника и изготовил круг с алфавитом и, как полагалось, маятник из нитки с иглой. Сидел, проверял, что из этого получится. Буквы, над которыми маятник вращался пропускал, а где он останавливался, букву записывал. Делал все тщательно, добросовестно, как и всё в своей жизни. Толя удивился моему времяпрепровождению. Взял бумажку с текстом, прочитал: "Бог тебя любит. Скоро будет так, как ты желаешь..." — Что это, что ты делаешь? — округляет глаза Анатолий. — Гадаю на ближайшую судьбу свою. Давай и тебе погадаем, — отвечаю серьёзно и спокойно. — Да ерунда это все, готовь кофе, да пойдем прогуляемся по вечернему Львову. Но после кофе и рюмки коньяка ему вдруг захотелось проверить и свою судьбу таким способом гадания. Получился удивительный текст: "Ты человек неба, но третьего раза не будет!" Анатолий вдруг засуетился, стал собираться в кабинет — место своего отдыха и постоянного жительства. Я спросил, чего он так взволновался. — Дважды я неудачно приземлялся, один раз в Афгане, второй — на территории Московского отряда, но тогда все остались живы. Это предупреждение! Рапорт на увольнение и только, дембель и только дембель! —взмахнул рукой, как отрезал, бравый подполковник. Меня удивило то, что этот мужественный человек, не раз побывавший в боевой обстановке, всегда выходивший победителем в экстремальных ситуациях, вдруг поверил в то, во что никогда не верил — в мистику и приметы — с такой легкостью и простотой. У него не было такого временного ориентира, как у меня, дня рождения он не ждал, а написал рапорт на увольнение уже в начале мая. Я же, все—таки, выдержал марку. Дождался юбилейной даты, накрыл после работы стол в самом большом кабинете и позвал на день рождения всех коллег. В ожидании гостей занялся подготовкой срочных документов. — Я спешу его поздравить с юбилеем, а тут и кот не валялся! — воскликнул забежавший ко мне, улыбающийся П.А.Шишолин — А он уже валяется в другом месте, — я мрачно отшутился. Мы прошли в соседний кабинет, где уже почти все были в сборе. Этот вечер прошел чудесно, весело, со здравицами, дружескими объятиями и песнями под гитару. Под занавес Павел Анатольевич открыл нам свой секрет и стала понятной причина его приподнятого настроения — пришел приказ о назначении Шишолина начальником Котовского пограничного отряда. Мы дружно, от души, поздравили товарища и пожелали ему удачи на новом этапе службы. А на следующий день, утром 19 мая, я взял чистый лист бумаги, аккуратно разграфил его карандашом и написал чертежным шрифтом рапорт на увольнение. Зарегистрировал, как полагается, документ в секретной части, где главным хранителем секретов был И. И. Конопат, который сменил меня когда—то в Великих Мостах. К генерал—лейтенанту (уже) Н. М. Йолуховскому с этим рапортом пошел сам, резонно рассудив, что он не подпишет рапорт, пока не побеседует со мной. Моя походка была твердой. Когда я вошел в кабинет с листом бумаги в руке, генерал привстал за столом. — Ну, что там еще на сегодня, какие новости?! — Да нормальные, товарищ генерал, для меня хорошие, а для Вас — все зависит от того, как воспримете. — Давай сюда бумагу. Я положил рапорт на его стол. Он взглянул через очки и прокатил листок по длинному приставному столу. — Это еще что такое?! А работать кто будет? — показал на стул. — Садись, говорить будем. Я присел, взял листок с рапортом и снова положил на его стол. — Придут молодые, здоровые, полные сил и энергии люди и будут работать не хуже нашего. Мне вчера исполнилось полвека, тридцать лет выслуги, думаю хватит. — Поздравляю, — буркнул Николай Михайлович, глядя в мой листок. — И когда же ты хочешь увольняться? — Со дня подачи рапорта, с соблюдением всех установленных процедур, как госпиталь, отпуск за отработанный период, а потом и приказ об увольнении в запас по выслуге лет или состоянию здоровья. — Да куда же ты спешишь? — уже мягко и с нотками сожаления в голосе, произнес генерал, — через неделю-две будет приказ об увеличении штата Управления. Должность твоя станет полковничьей. Дом, в котором будет и твоя квартира, достраивается. Месяца через три получишь квартиру, папаху и звезду на погоны. Тогда и увольняйся, если пожелаешь. А сейчас не подпишу, в твоих же интересах! — Мои интересы, товарищ генерал-лейтенант, в том, чтобы уволиться сейчас. Квартира у меня в Черновцах почти в центре города, жена имеет работу по специальности, может впервые в жизни, а я лично служить больше не имею желания. Что касается повышения в звании, то я не вижу в гражданских условиях большой разницы между полковником—пенсионером и подполковником—пенсионером. В сумме пенсионного обеспечения разница невелика, салют на кладбище положено и тем и другим, а чтобы папаху прибивали к крышке гроба вместо фуражки, я никогда не видел. — Ну, раз так, забирай свою бумагу! — генерал в сердцах черкнул резолюцию "Принять к исполнению". Я же вежливо откланялся и отнес рапорт в делопроизводство. Две недели провел в пограничном госпитале, мои друзья—врачи посоветовали увольняться по состоянию здоровья, а не по выслуге лет. По окончанию этого консультативно—профилактического мероприятия отнес справку с медицинским заключением, по которому меня должны были уволить, в отдел кадров, еще раз точно пересчитали с начальником отдела подполковником Григорием Ивановичем Объедковым стаж моей службы. Получилось тридцать лет и двенадцать дней. Тут же оформил отпуск, как всегда на 45 суток, получил последние отпускные и пошел по кабинетам прощаться с друзьями. Когда зашел в кабинет к Анатолию Помыткину, у которого процесс увольнения тоже шел к завершению, он сказал: — Погоди-ка минутку, я сделаю один звонок по телефону. Перезвонил, спросил о готовности вертолета Ми-8 к полету и вызвал дежурную машину. Мне же сообщил, что сейчас собирается совершить свой последний в службе перелет по маршруту Львов—Черновцы. Предложил лететь домой с ним. Я ответил, что с таким асом как он, готов лететь хоть на край света. Через полчаса были во львовском аэропорту на военном участке аэродрома. Толя сел за штурвал, усадив молодого капитана—вертолетчика командира экипажа рядом с собой, запросил разрешение на взлет и через час мы были уже в Черновцах. Анатолий поздравил меня с прибытием к родному причалу, сказал, что через неделю тоже соединится с семьей в Одессе. Мы попрощались с ним, теперь уже навсегда. Отпуск перед увольнением К моему прибытию наши соседи по квартире подготовили сюрприз — четыре путевки на базу отдыха в село Красное Скадовского района на Херсонщине. Такой трогательный жест заботы и уважения со стороны ближайших соседей, которые за годы совместного проживания в нашем доме стали большими друзьями, был приятен еще и тем, что путевки были именно в Скадовский район Херсонской области, то есть в те места, где я начинал пограничную службу. Их выдал профком Черновицкого хлебозавода, до недавнего времени возглавляемый Иваном Николаевичем Павлюком, который и был нашим соседом. Его жена, Наталья Николаевна, тоже раньше трудилась на этом предприятии. База отдыха хлебозавода находилась в селе Красное, в нескольких километрах от Скадовска — арбузной столицы таврических степей. Доставка к месту отдыха, как и путевки, тоже оказалась бесплатной и обошлась в цену двух бутылок водки, которые были проездной таксой, требуемой гаишниками за право запрещенного в ночное время проезда общественного транспорта. Денег эти "орлы", ни от кого не требовали, а без всяких объяснений подходили к каждому посадочному месту и молча подставляли мешок. Собрав дань, также молча уходили и жезлом указывали водителю, что путь свободен. Перед выездом нам сказали, что питанием база отдыха не обеспечивает, и мы взяли с собой электроплитки и запас продуктов, чтобы хватило двум семьям на двенадцать дней. Из Черновиц выехали в два часа дня и уже к шести утра были на месте. База отдыха занимала довольно обширную территорию метрах в ста от берега моря с несколькими деревянными бараками, поделенными на двухместные комнатки с открытыми верандами, которые вмещали две кровати, два стула, имелась розетка для подключения электроприборов, был ещё общий душ в отдельном помещении — вот и все удобства. Но нас все это вполне устраивало. Мы думали не о комфорте, а о том, как лучше организовать отдых. Чистый морской воздух, теплое мелководье морского залива, бассейн на территории пионерского лагеря, макароны или пюре со свиной тушенкой, зелень с местного базара, молоко, покупаемое у местных жителей, кров над головой — что еще надо для полноценного отдыха! На дни нашего пребывания в этих чудных местах выпала дата президентских выборов. Перед выездом мы взяли с собой открепительные листы, но перед самим событием голосования стали раздумывать над вопросом идти на избирательный участок или не идти. Стопроцентного участия граждан, как это было во времена СССР, никто не требовал, и мы решили, что и без нас все пройдет нормально, страна без Президента не останется. С утра женщины занялись хозяйственными делами, а мы с Иваном Николаевичем все-таки решили пройтись в сторону избирательного участка — посмотреть. Не дошли всего метров пятьдесят, зацепились за богатый южный базар, накупили зелени, овощей. В магазине купили литровую бутылку водки (почему-то новые производители этого продукта решили применять именно такую тару для его разлива) и легли на обратный курс. Женщинам доложили, что проголосовали за Кравчука, отдали им наши закупки и попросили готовить праздничный стол. Ведь в советские времена выборы всегда были праздником. Сегодняшний день решили сделать таким же. Сами ушли на море и когда мы подходили к берегу, я увидел возвращающиеся из ставных неводов магуны (большие рыбацкие лодки) и предложил соседу прогуляться на причал местного рыболовецкого колхоза. Рыбаки вернулись с моря в хорошем настроении, двенадцатитонные лодки до краев были наполнены бычком, черноморской стерлядкой и анчоусом. К нам отнеслись доброжелательно, а когда я им сказал, что я бывший пограничник и служил в этих местах, начали вспоминать общих знакомых. Вспомнили Ефима Изотовича Баранова, который больше десяти лет руководил заставой в Скадовске, его сменщика Сашу Пименова, который с его силищей мог налить вина одной рукой из трехлитровой банки, держа ее не у горлышка, а посередине — во ручища-то была! Никто из рыбаков этого не сумел повторить этого, ни просто так, ни на спор. В общем, ушли мы с причала с сооруженным рыбаками из мелкой сетки мешочком, в котором было килограммов пять бычка и ставридки. Пошли сразу домой и к вечеру дополнили праздничный стол ухой и жареными бычками. Ну а женам сказали, что сами наловили. Наталья Николаевна было поверила в наш улов, но когда моя Лена, которой морское побережье было не в диковинку, рассказала ей, где и как на самом деле на берегу ловится рыба без удочки, все долго смеялись. Двенадцать дней оказались одним мгновением в этой приятной странице жизни. В день прощания с морем транзистор Ивана Николаевича сообщил нам результаты всеукраинских президентских выборов. Президентом Украины был избран Леонид Данилович Кучма. У нас с соседом состоялась довольно бурная дискуссия по этому поводу. Я считал, что новый президент, производственник по предыдущей работе, бывший долгое время директором оборонного "Южмашзавода" в Днепропетровске, будет значительно полезнее государству, которому предстоит укреплять экономику и развивать материальную базу государства. Иван Николаевич был сторонником гуманитарного развития и укрепления национальных интересов. Сожалел, что у руля не остался Кравчук, а еще больше, что не избраны национально ориентированные Вячеслав Черновол или Левко Лукьяненко. Каждый остался при своем мнении. А утром тот же «Икарус» привез новую смену отдыхающих и мы быстро уступили место новым жаждущим моря и солнца. Большая часть обратного пути прошла в светлое время суток и наши спутники смогли увидеть Северо-Крымский канал, известный как канал имени комсомола Украины, Каховскую ГЭС, реку Южный (Пiвденний) Буг, Южно-Украинскую АЭС и её город-спутник Южно-Украинск, наш родной Первомайск с великолепными мостами в слиянии Южного Буга и реки Синюхи, бесконечные поля с цветущими подсолнухами и скирдами свежей соломы на уже скошенных пшеничных полях. Им, жителям Прикарпатья, южная степная зона Украины была новью, они не могли быть равнодушными при виде красных от созревших помидоров полей, а рядом с ними таких же полей, полосатых от арбузов и желтеющих от сочных дынь. Впечатления от дневного путешествия были гораздо зримее, глубже и обсуждались более горячо, чем те, которые остались от ночной встречи с гаишниками. Вот так отпуск быстро приблизился к финишу, и в конце августа я отправился во Львов. Последние месяцы службы Пока мои документы бродили по киевским кабинетам — а оказалось, что их отправили из нашего Управления только незадолго перед окончанием моего отпуска — прошел сентябрь. Теперь мне уже самому хотелось почаще выезжать в служебные командировки, так время проходило быстрее. Однажды меня вызвал генерал: — Вам особое поручение. Поедете на ОКПП "Чоп" с группой корреспондентов украинской службы агентства "Рейтер", — начальник твердо обозначил задание. — И что им там надо показать, товарищ генерал? — уточняю суть поручения. — Я задавал такой же вопрос. Киев сказал, показать все, как есть. — Есть! Товарищ генерал, — отвечаю в тон командиру. Группа полностью состояла из наших журналистов, работающих по контракту. С ними было легко и просто общаться. На контрольно-пропускном пункте "Тиса" ОКПП "Чоп" мы провели целый день. Командование ОКПП сопровождало нас, ни на минуту не оставляя без внимания. Это и понятно — для них пребывание на территории пункта пропуска представителей иностранного информационного агентства, все эти интервью и съемки тоже были впервые. Боялись возможных непредвиденных последствий после публикаций и демонстрации в эфире отснятого материала. Корреспонденты общались со всеми категориями военнослужащих, с представителями различных фирм, осуществляющим широкую и разносторонюю внешнеэкономическую деятельность, с водителями машин. Интересовались бытом пограничников. Ночевали в гостинице в Ужгороде. Ночь выдалась бурной и почти бессонной. Спокойно отдыхал только водитель, для которого оформили отдельный номер. По прибытию я составил и подал генералу для ознакомления подробный отчет о поездке. Он остался доволен. Следующая поездка была в Черновицкий пограничный отряд с выпускником академии майором В. Н. Скакуном, сыном бывшего секретаря парткомиссии полковника Н. О. Скакуна. Целью было ознакомление его с горным участком пограничного отряда. Повез я его на самую труднодоступную заставу в гуцульское село Шибены, правда, застава к этому времени уже спустилась с горы и осваивала недавно сданное в эксплуатацию новое здание на окраине села. Молодой офицер рьяно взялся за наведение порядка в подразделении, а я отдал ему на откуп всю подобную деятельность, занимался воспитательными мероприятиями с личным составом, уже с точки зрения ветерана войск. В течение недели проехали мы с Владимиром Николаевичем все горные пограничные заставы побывали на второй, теперь уже не существующей заставе, расположенной у самого Черемоша, вечно журчащего под окнами. Майор Скакун там наслушался мистических россказней, легенд пограничных о якобы слышимых шагах на потолке в ночное время, самопроизвольном включении десяти штук следовых фонарей ФАС-4, которые были подготовлены к службе нарядов и выставлены на полке. Электрическое освещение на этой заставе всегда осуществлялось только от собственного дизель-генератора, который работал несколько вечерних часов и в полночь отключался. После этого дежурный по заставе нес службу при керосиновой лампе. Технарь-майор стал возражать, доказывать, что ползунок-включатель снабжен кнопкой-предохранителем от самовольного включения. — Хотите верьте, хотите — нет, товарищи офицеры, а было это на моем дежурстве. Я сидел за пультом, читал книгу. Все десять фонарей включились самостоятельно и одновременно, через несколько минут также все сразу выключились. Были случаи, когда наряды в ночное время замечали свет фонаря, светившего с дозорной тропы на КСП. Подбегали к этому месту, но ни нежеланных «гостей», ни света, ни следов на КСП не обнаруживали. Мы делали вид, что верим рассказанному и поддакивали — чего только не почудится в звенящей тишине под журчание горной речки вблизи границы с сопредельным государством. Побывали и на третьей расположенной в современном двухэтажном здании, но продуваемой всеми ветрами, пограничной заставе (сейчас ее тоже уже ликвидировали горе-реформаторы). По дороге напились целебной воды из горного источника в урочище Буркут. На заставе долго не задержались, побеседовали с офицерами, прапорщиками, солдатами и по горному перевалу с большим трудом добрались до очередной заставы "Перкалаб". Она находилась в такой же глуши, как и две предыдущие, начальниками и заместителями по воспитательной работе сюда направляли молодых лейтенантов, не имеющих детей школьного возраста. Места здесь были грибные и мы, побродив по косогорам, насобирали лукошко рыжиков и подберезовиков, нашли даже два огромных боровика. Повар приготовил из них довольно вкусную жареху и получилась лакомая добавка к ужину. Старшины застав в этих краях заготавливали для застав грибы соленые, маринованные, сушенные, варили малиновое, черничное варенье и частью своих запасов делились с пограничниками Прутских застав, в обмен на помидоры, редиску и огурцы, изобилующие на полях левого фланга отряда. Выбирались с этой именной заставы, носившей имя пограничника Николая Щербины, погибшего на подступах к г. Черновцы в первые дни Отечественной войны, снова вдоль горной реки Черемош (он есть Черный и Белый). Володя впервые увидел «кляузы» — деревянные сооружения, которые в былые времена использовались при лесосплаве для сбора и внезапного сброса воды на мелководные участки. Владимир ехал, любуясь природой и не переставая удивляться тому, что в такой глуши могут жить люди. Миновали хутор Сарата с несколькими гуцульскими деревянными хатами и выехали на дорогу, ведущую к «Шепоту», «Селятину», «Русской» — к заставам о которых я уже упоминал, когда писал о своем знакомстве с краем. Проезжая через п.г.т. Путила, посетили дом-музей Юрия Федьковича, известного буковинского писателя. Лимит времени, отведенного на командировку заканчивался и я принял решение возвращаться в отряд, а оттуда во Львов. Проводы в запас Во Львове меня ожидала "благая весть": приказ о моём увольнении был, наконец-то, подписан и уже два дня лежал в отделе кадров. Начальник управления был в отпуске, с приказом меня ознакомил Григорий Объедков, кадровик, который прослужил в этом отделе от рядового до полковника, сначала во Львовском отряде, а потом в Управлении. Для полного расчета со всеми службами мне предоставили три дня, они ушли на подписание обходного листа, сдачу личного оружия, личного номера, служебного удостоверения, а также на решение вопросов с обозно-вещевой службой и другими службами тыла. А по вечерам я прощался с коллективом: первого сентября — с высшим командным составом Управления, второго — со всеми остальными коллегами. Это мероприятие мы организовали в общежитии, расположенном неподалеку от места службы, которое арендовали для наших офицеров, пока я был в отпуске. Всех подробностей этого вечера я упоминать не буду, а чтобы было понятно, на каком уровне энтузиазма всё проходило, скажу только, что подполковник В. Семенюк, участник афганской войны, пел на бис песню О. Газманова "Офицеры" шестнадцать раз! Разошлись под утро, а в начале рабочего дня дежурный по Управлению собрал всех офицеров в актовом зале на совещание. Начальник штаба, генерал-майор Н. С. Ракович, официально открыл совещание и сказал, что на повестке дня только один вопрос: "Проводы в запас подполковника Н. Дорбалюка". Начальник отдела кадров зачитал коллегам мой внушительный послужной список. Вручили букет осенних цветов и подарок: новинку того времени — импортный двухкассетный магнитофон. На этом совещание закончилось. Я, понятное дело, был растроган, немного взгрустнулось, ушел к себе в кабинет, стал собирать вещи, готовиться в дорогу. Но через несколько минут в кабинете появился полковник С. С. Костяк и официальным тоном сказал, что меня срочно вызывает начальник штаба. Когда я вошел в кабинет генерала, то увидел там всех заместителей командующего и бутерброды на приставном столе. Николай Сергеевич с торжественной улыбкой на лице и опущенными ниже крышки стола руками пригласил пройти в кабинет. — Слова словами, а прощаться надо по-офицерски, — сказал он и обеими руками, жестом фокусника, улыбаясь, поставил на стол две литровые бутылки "Столыпина", придерживаемых до этого под столом — сюрприз! Тосты со словами признательности, задушевные прощальные разговоры, длились около двух часов, после этого генерал обратился к Степану Степановичу Костяку с предложением: — Возьмите, товарищ полковник, машину и доставьте Николая Ивановича домой, не забудьте цветы жене! — Вы даете машину до самых Черновиц, товарищ генерал-майор? — спросил я, изобразив наивность. — Почему до Черновцов? Только по Львову. — Ну, тогда я вечерним поездом, а за уважение, конечно, спасибо, — смеясь сказал я. На этой веселой ноте и разошлись по рабочим местам. Машину к поезду, все-таки, подали. На ней мы уехали с подполковником Владимиром Кузьмой, который убывал в командировку на КПП "Вадул-Сирет" и оказался моим попутчиком. По прибытию домой, я пригласил Владимира на завтрак, который предусмотрительно заказал жене накануне. После нескольких часов общения, я проводил Владимира до ворот погранотряда, откуда его должны были доставить на приграничную железнодорожную станцию Вадул-Сирет. На этом и завершилась моя многолетняя пограничная служба. Личное дело и его пенсионный вкладыш Григорий Иванович Объедков выдал мне, по старой дружбе, на руки. На второй день после приезда я отправился в городской военкомат, сдал личное дело и получил новый в моей жизни документ — "Военный билет офицера запаса". Пенсионное дело отнес в отдел кадров УСБУ по Черновицкой области. Куратор пенсионеров-пограничников, Светлана Николаевна, милейшая молодая женщина, пообещала мне оформить пенсию в течение двух недель, а за пенсионным удостоверением велела явиться уже через три дня. Чего еще можно было желать, если все так гладко и красиво складывалось? Но еще до получения первой пенсии, я стал ощущать себя безработным... Ко времени моего отъезда во Львов в 1993 году Черновцы выглядели тускло и убого на фоне облупившихся зданий в исторической черте города, нищеты на прилавках предприятий торговли. На полках промтоварных магазинов было хоть шаром покати. Сверкали только лаковые глубокие калоши, не пользующиеся спросом в нашей местности. Когда-то богатые магазины хозяйственных товаров, даже ржавого гвоздя не имели. В очередях на запись на приобретение мебели возле единственного в городе мебельного магазина с ночи выстаивались километровые очереди. Запись велась на пятнадцать лет вперед. В ходу вместо денег были листы с отрывными талонами, на которые в продуктовых магазинах можно было приобрести товары первой необходимости, количество которых определялось талоном, опять же, выстояв несколько часов в очереди. Страна еще не имела своей валюты. Входила в оборот СКВ (свободно конвертируемая валюта). К упадку приходили большие промышленные предприятия, квалифицированные рабочие теряли рабочие места. Стали появляться люди, что-то ищущие в мусорных баках, на троллейбусных остановках исчезли окурки. Одной из основных причин такого обнищания нашего приграничного города был так называемый "югославский бум" начала 90-х годов. В тогда еще довоенное и относительно богатое балканское государство бесконечным потоком устремились нищие, голодные поляки. Следуя транзитом через Украину они все сметали на своем пути, еще больше обедняя и так катящуюся в пропасть экономику, скупая все, что могло стать предметом гендля за кордоном и принести хоть небольшую прибыль. Такие визиты создавали нервозную обстановку в пункте пропуска Порубное, транспортные коридоры были забиты, очереди на таможенное и пограничное оформление достигали нескольких километров. На подъездах к границе в то время не было никаких сервисных пунктов, антисанитария достигла запредельных уровней. Местные жители тоже доставляли немало хлопот пограничникам. Дозволенное посещение родственников, проживающих в Румынии, на глубину приграничного района могло в любой момент перерасти в массовый прорыв через государственную границу. Организаторы таких переходов заявляли в списках на пеший переход двести—триста человек, а приводили к воротам в Европу по две—три тысячи граждан. Сверки пришедших с заявленными в списках в такой обстановке вызывали возмущение толпы, в пограничников бросали камнями, провоцируя на неадекватные ответные действия. В такой обстановке я в 1993 году уезжал служить в Северо-западное Управление Государственного комитета по охране границы. Кроме того, сын уехал в Хмельницкий институт пограничных войск, созданный на базе артиллерийского училища, на экстернат, повторив в этом мою судьбу, а семья его временно переселилась к нам. Внуки пошли в школу, в ту где работала бабушка, и по утрам они отправлялись по своим классам, кто учиться, а кто учить. Появился первый прообраз украинской национальной валюты — украинские карбованцы. Все стали вдруг миллионерами. Мое денежное содержание в Управлении составляло два миллиона таких карбованцев, покупательная способность их желала быть лучше, они с каждым месяцем теряли свой вес. Как мог пытался делиться с семьей, но все равно жить было очень трудно. Когда я прибыл домой уже пенсионером, то с большим неудовольствием узнал из записи в пенсионном удостоверении, что пенсия назначена в размере миллион триста двадцать тысяч карбованцев. Это было восемьдесят процентов от моего денежного содержания во время службы. А прилавки в городе стали наполняться товарами; на улицах, как грибы стали появляться новые торговые точки, так называемые "малые архитектурные формы". Лишенный работы и средств существования народ начал вливаться в рыночную экономику. Многие жертвовали семьями, бросали детей на дедушек и бабушек и уезжали на заработки в развитые страны Европы. Я понял, что в торговле я себя не найду и начал искать работу, хотя бы в чем-то подходящую по моему характеру и трудовым навыкам. |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |