16:19
Искры памяти. Продолжение,15
   Алексей Рещенко получил из дома телеграмму с известием о том, что у него родился сын-первенец. В одно из воскресений мы широко отметили эту новость в ресторане "Арарат". Тогда мы и не подозревали, что у нашего друга через восемь лет будет уже шесть сыновей.
 Ровно столько их я и обнаружил в 1978 году, находясь в командировке в г. Килия, где уже капитан Алексей Рещенко служил в должности начальника заставы. Тот, рождение которого мы так дружно обмывали в 1970 уверенно руководил всем мелким коллективом, а остальные, при появлении нас в квартире, облепили Лешу, как мышата кусок сыра. Оставили его только тогда, когда мать собрала всех под свое крыло и увела в другую комнату.
   А тогда, в 1970-м февраль близился к концу. Нам организовывали встречи с высшим руководством Пограничных войск. Во время таких встреч нас информировали о героической истории войск, мы узнавали  о подвигах героев- пограничников. Многие лейтенанты получили возможность задать вопросы о дальнейшем прохождении службы прямо из зала и в индивидуальном порядке. Из массы задаваемых вопросов я понял, что не всех устраивает начало службы. Одни жаловались на плохие квартирные условия, другие на то, что не в тот род войск попали, третьи на глушь, в которой приходится нести службу, на недовольство жен отсутствием культурных центров в местах дислокации пограничных застав. Во время одной из таких встреч с нами беседовал начальник Политуправления пограничных  войск Василий Яковлевич Лежепеков (будущий заместитель председателя КГБ СССР) и его так допекли вопросами, что он вскинул руки над собой и возмущенно спросил:
    — Не понимаю, что вас не устраивает? Я — такой же партнаборовец, как все вы. Только пришел в войска на год раньше. Мне все нравится, все радует в этой жизни. А вы...
    Взрыв хохота нарушил напряженную тишину в зале. Генерал Лежепеков до службы в войсках работал на ответственной должности в ЦК Компартии Белоруссии. Его призвали  на самую высокую должность политработника, сразу присвоили генеральское звание, обеспечили шикарным жильем в Москве. Все мы об этом знали. Смех был справедливым. Он понял, что шутка оказалась не совсем уместной и завершил беседу обещанием решить проблемные вопросы в рабочем порядке с начальниками войск пограничных округов.

   Нам организовали встречу с уже прапорщиком и курсантом Голицынского Высшего политического училища имени К.Е.Ворошилова, Героем Советского Союза Юрием Бабанским, отличившимся на острове Даманском в 1969 году, с нами встретился выдающийся советский разведчик Рудольф Абель. Последним, из политических руководителей Пограничных войск во время моего присутствия в училище, с нами встречался заместитель начальника Политуправления генерал-майор Щур. Когда мы уже стояли в строю перед следованием на эту встречу, кто-то из ребят передал мне письмо. Я его сразу же спрятал в карман шинели. Распечатал уже в зале, где проводилась встреча. Это был вызов на преддипломную сессию с 1 марта по 1 июля 1971 года.  
   В конце встречи генерал пригласил всех имеющих индивидуальные вопросы пройти в кабинет за сценой. Пока я собирался с мыслями, решал идти к нему на беседу или не идти, передо мной образовалась очередь, в которой я оказался тринадцатым. Очередь выстраивалась еще и за мной. Я всегда считал цифру 13 удачной для себя. Так случилось и в этот раз. Но войдя в кабинет, я увидел недовольное выражение лица генерала и засомневался в целесообразности своего визита.  
   — Что тоже собрался увольняться, — опередил мой доклад недовольный генеральский бас. — Понабрали мягкотелых дезертиров! Выслушивай теперь их слезы. Сынки мамины.
   — Никак нет, товарищ генерал. Я совсем по другому вопросу.
   — Ну, задавай свой вопрос!  
   И я решился.
   — Дело в том, что я студент-дипломник, и сегодня получил вызов на подготовку и защиту диплома.  
   — Ну, так и езжай, защищайся, — просветлело лицо генерала.
   — Боюсь, что меня не отпустят, если обращусь по команде.
   — Давай свой вызов, посмотрю.
   — Он на украинском языке, товарищ генерал, может я зачитаю по-русски.    
   — Давай сюди, я добре розумію рідну мову. Ще не забув.
   Я подошел и положил перед ним бланк вызова.
   — Так в чем вопрос, езжай, защищайся! — сказал генерал, быстро пробежав глазами письмо из университета.
   — А вы напишите в уголочке свое решение.
   Он посмотрел из-под очков уже с улыбкой. В правом верхнем углу бланка вызова появилась резолюция с прямым указанием: "Начальнику училища генерал-лейтенанту Алейникову. Отпустить на защиту диплома" и с размашистой генеральской подписью.
С этим я и проследовал в учебный корпус к двери куратора курса полковника Твердохлебова.  
     Он встретил меня удивленно-вопросительным взглядом.
   — Почему здесь? Занятия там уже!
   — А мне надо уехать, товарищ полковник.
   — Ты, лейтенант, на сколько сюда?
   — На два месяца, товарищ полковник.
   — А сколько здесь?
   — Месяц.
   — Кругом марш, на занятия. Зайдешь через месяц.
   — Но не все так думают, товарищ полковник!
   — А кто там еще не так думает?
   — У генерала Щур отличное от вашего мнение.
   — Где?
   — А вот здесь, — я протянул ему вызов с резолюцией генерала.
   — Идите, мы подумаем!
   — Мне кажется, за вас уже подумали, выполнять надо!
   Я вышел из кабинета, нарочито громко прикрыв дверь.
   В 17:00 я уже получал в отделе кадров предписание с датой прибытия в часть по месту службы и проездные документы. Подводный риф, оказавшийся по курсу следования, был удачно преодолен. Ровно через сутки  город-герой Одесса приветствовал меня мелодией из оперетты "Белая акация".

   Начальник отдела кадров майор В. А. Попов, узнав о причине моего досрочного появления, без лишних слов подготовил отпускной билет на указанный в вызове срок и отнес на подпись командиру части. Несколько дней у меня заняли финансовые вопросы. Начфин майор Н. И. Ромазов вообще любил волынить с выплатой отпускных, а тут еще за четыре месяца. Но, после всех этих мытарств, седьмого марта я уже появился у родного порога в полной готовности поздравить маму и жену с праздником — Международным женским днем 8 Марта.
   Неделя ушла на отдых от столичных сует и переездов. Еще одна была затрачена на устранение указанных профессором Г. А. Вязовским мелких недостатков в моей дипломной работе. Самым трудным оказался процесс ее лаконизации — сокращением текста наполовину. В окончательном результате получилось 103 страницы машинописного текста, вычитанного и выверенного до последней запятой. В конце марта я снова отправился в Одессу и сдал готовую дипломную работу на кафедру теории и методики преподавания литературы на рецензию. В беседе с руководителем уточнил, будет ли он присутствовать при моей защите диплома. Он сказал, что точного ответа еще не имеет, так как на июнь предполагается его присутствие на съезде Союза писателей Украины, а точная дата его проведения ещё не установлена. С этим я и уехал домой.
   Апрель, май и половина июня стали для меня месяцами беспрерывного отдыха. Правда, в середине мая не выдержал и поехал в Одессу, чтобы узнать о судьбе моей дипломной работы. Девушки-лаборантки кафедры сказали, что есть уже несколько рецензированных работ. Среди них я обнаружил и свою с рецензией, которую написал  доцент А. А. Жаборюк, как и было обещано. Я посмотрел рецензии к другим работам. Они умещались на одной странице. Анатолий Андреевич в своих оценках оказался более щедрым. Он изложил свое мнение на трех с половиной листах, написанных от руки. В тексте было одно-единственное несколько двусмысленное замечание, звучавшее приблизительно так: "В рецензируемой работе мало раскрыто содержание произведений, на которые автор ссылается в своей работе, но учитывая то, что другие специалисты, занимающиеся литературным краеведением, тоже допускают подобные ошибки, не будем брать это во внимание". Зато вывод был исключительно конкретным: «Считаю, что работа заслуживает оценку "отлично"». В других рецензиях было написано: «Полагал бы, что при отличной защите, оценка может быть "отлично"». Я уехал домой окрыленным, в расчете на успех при защите диплома.

   Защита.


   На подготовку к защите у меня оставалось около двадцати дней. Я начал писать свой доклад по теме работы. Сразу же вспомнился совет Григория Андреевича, данный в ответ на мой вопрос о времени доклада. Он тогда резонно сказал:
   — Будете говорить меньше семи минут, члены комиссии подумают, что вам больше нечего сказать и начнут задавать массу вопросов, будете говорить дольше семи минут, подумают что пытаетесь вешать лапшу на уши.
   Я написал текст доклада на трех с половиной страницах исходя из того, что машинописная страница читается где-то около двух минут в спокойном размеренном темпе. Несколько раз прорепетировал перед зеркалом, контролируя интонации и жестикуляции как заправский театральный актер. Получалось ровно семь минут, как назидательно советовал профессор Вязовский.  Настал момент сотворения себе имиджа дипломника. Принял решение идти на защиту диплома в вышитой сорочке, которую приобрел специально по этому случаю. Все-таки основа моего диплома — "краеведение".
    Наш курс защищался на протяжении десяти дней, защиты были открытыми. Я попросил старосту группы включить меня в список посередине — на пятый день. Все предыдущие дни ходил на защиты своих однокурсников, слушал их доклады и задаваемые членами комиссии "каверзные" вопросы. Так сказать, учился на чужих ошибках, чтобы не допустить своих.
  Мой звездный час настал пятнадцатого июня. Стоял за трибуной ровно тринадцать минут. Ровно семь из них занял мой  доклад, еще шесть — ответы на вопросы. Все — как рассчитано. Вопросы мне задавали только в рамках материала дипломной работы. Ответил на них без затруднений. Рецензент доцент Жаборюк долго, как мне показалось, читал написанную им рецензию. Председатель комиссии, профессор из Киевского государственного университета, объявил оценку "отлично" и я был отпущен с миром.

  Профессор Вязовский при моей защите не присутствовал. Даже не знаю, был ли он в эти дни в Одессе или находился на съезде писателей в Киеве. Мой товарищ Георгий Чернега защищал диплом в этот же день, я, разумеется, решил остаться поприсутствовать на его защите. Тема дипломной работы Георгия звучала так: «Повесть Инны Гофф "Телефон звонит по ночам"». Жора взялся за диплом только после последней летней сессии, мне было интересно услышать его доклад по столь узкой специфичной теме. Как только он появился за трибуной, в аудитории появился декан факультета Иван Михайлович Дузь, скромно присевший на свободный стул недалеко от входа. Он заставил Жору изрядно поволноваться. Причиной волнения стал заданный им вопрос:
   — В повести Инны Гофф красной нитью проходит религиозная тема. А не скажет ли нам уважаемый соискатель университетского диплома кто избран Патриархом всея Руси?  
  Георгий заметался за трибуной, по залу пронесся чуть слышный шелест, кто-то тихонечко произнес слово "Пимен".
   — Так вчера же на Священном Синоде Русской Православной Церкви Патриархом был избран Его Преосвященство архиепископ Пимен, — громко и уверенно произнес мой друг.
   — Ну, я же говорил, что он все знает, — произнес улыбаясь в сторону комиссии Иван Михайлович. — Знаю его хорошо и ценю за трудолюбие и упорство в учебе.
   Дипломная работа Георгия тоже была оценена на "отлично". Вручение дипломов было назначено на тридцатое июня и мы опять разъехались по домам. Было время сенокоса и мы с Леной занялись заготовкой сена для отцовской кролефермы на Петровской горе, тогда еще чистой от лесонасаждений.

   29 июня нас с Леной встретил отдохнувший за ночь от дневной суеты Одесский вокзал. Мы сразу же сели в 5 трамвай и отправились на улицу Комсомольскую (теперь Портофранковская), надеясь найти кратковременный приют у старичков-земляков, у которых мы квартировали с ребятами несколько летних сессий. В самом начале улицы вышли из трамвая и пошли до санпропускника пешком, всей грудью вдыхая утренний аромат цветущих белых акаций. Город просыпался под тихое шуршание метел неутомимых дворников, приводивших в порядок улицу и аккуратные дворики. Какой-то шутник направил в нашу сторону поливной шланг и мы дружно отпрыгнули от холодных струек, достигших нас. Тетя Катя с удовольствием предоставила нам небогатые "апартаменты" в своем домике, через некоторое время появился и Георгий с женой и двумя сыновьями. Для них тоже нашлось место в гостеприимном доме. Мы распаковали сумки с домашней снедью, тетя Катя приготовила чай, пожелала нам удачного дня и мы отправились знакомым маршрутом в переулок Маяковского, где во дворе факультета должны были встретиться с однокурсниками. Первым, кого я заметил войдя под арку университетского дворика, оказался Григорий Андреевич Вязовский, оживленно беседовавший с коллегами. Я сразу же оторвался от своих спутников и бросился к нему, а он повернулся и пошел в мою сторону.
   — Слыхал, слыхал. Поздравляю с успешной защитой, — услышал я от  профессора, — а я вот только вернулся из съезда писателей Украины. Обмениваемся впечатлениями с коллегами.
   Выслушав от меня слова благодарности, он достал из внутреннего кармана записную книжку, критическим взглядом окинул мою лейтенантскую форму и спросил:
   — А это что? В "партизаны" призвали?
   — Нет, Григорий Андреевич, это не меньше, чем на 22 года. Я теперь кадровый военный.
      Он раскрыл записную книжку поднес к моим глазам.
  — Вот видишь три фамилии (там была и моя), это те, кому я собирался в этом году предложить аспирантуру . Думал, ты человеком хочешь стать, а ты успел стать офицером. Ну, что же, и это похвально. Желаю удачи на новом поприще. Жаль, что это уведет тебя далеко от филологии. Этот путь мог быть для тебя верным.
    На этой ноте мы и расстались навсегда.
   Я всегда сожалел о том, что этот замечательный человек и ученый не был моим преподавателем, что время общения с ним было столь ограниченным, всего несколько кратковременных бесед, связанных с подготовкой дипломной работы. Но мне очень хочется сказать хоть несколько добрых слов о нем, нашем земляке родом из Баштанки, солдате войны, проректоре Одесского университета по научной работе, заведующем кафедрой теории и методики преподавания литературы, профессоре, человеке с большой буквы.  Пусть и не своими словами, то хотя бы словами человека, который больше общался с ним, тоже писавшем дипломную работу под его руководством и учившимся на филфаке в то же время, что и я, но на дневном отделении.
   Статью Анатолия Яни о профессоре Вязовском "Он был таким, что после беседы с ним хотелось браться за перо" я встретил недавно в интернете. Она вернула меня к воспоминаниям уже сорокалетней давности потому, что именно таким я всегда  представляю в мыслях своего бывшего наставника, а ситуация, сложившаяся у Анатолия, была чем-то похожа на мою. Поэтому позволю себе привести несколько цитат из названной мною статьи.
   "Не прошло и месяца, как меня вызвал к себе проректор по учебной части. Я думал, что меня будут ругать за то, что я в чем-то провинился. Но Григорий Андреевич Вязовский заявил мне, что о сам лично берется за руководство моей дипломной работой, в которой я хочу рассказать о поэзии Владимира Домрина.
   — Нужно будет лишь подумать, как следует лучше назвать эту дипломную работу, — сказал он мягко улыбнувшись,  — потому что Домрин пока еще, к сожалению, не классик… Если не возражаете, приходите ко мне на консультации с тем, что у вас уже написано и что напишете. Время есть! Так что — за перо или пишмашинку!"
   Ну разве не похож этот эпизод на то, что выше я писал о себе самом?
  Дальше Анатолий пишет: "Хорошо помню его веселое лицо с выcоким лбом и серебристой взъерошенной прической, с тепло и искристо светящимися сквозь линзы очков приветливыми глазами. И пусть другие преподаватели филологического факультета, где я прошел весь курс наук, были наиграно улыбчивы, порой иронично и горделиво посматривая на студентов свысока, зато всегда ощущалось, что улыбка профессора Григория Андреевича Вязовского была добродушной, искренней и бесхитростной".
   Эта характеристика целиком соответствует облику сохранившемуся и в моей памяти. Очень верно подметил Анатолий все характерные черты Вязовского. Не  все преподаватели предстают  такими в его статье. Вот какой он обрисовал Ларису Андреевну Бурчак, самовлюбленную дамочку, которая и меня когда-то измочалила при защите курсовой работы по теме «Существительные типа "синь" в поэзии Сергея Есенина»:
   "Темы дипломных работ раздавала пятикурсникам читавшая на филфаке курс "Литература народов СССР" весьма миловидная, симпатичная женщина с накрашенными алой помадой губками, которая нравилась мне, к сожалению, только внешне, но чья фамилия напоминала мне звуки кипящей жидкости Лариса Андреевна Бурчак. Мне казалось, что фамилия как бы демонстрировала какую-то невнятность в ее манере говорить и даже некоторую ворчливость или ворчанье, недовольное брюзжание". Все точно, Анатолий, тут не поспоришь.
   Последние строки статьи А. Яни выражают всю глубину уважения и благодарности человеку, присутствовавшему когда-то в его жизни:
   «Я прохожу по Польскому спуску (бывший спуск Кангуна). А вот и дом № 6А. Высоко на стене белеет мемориальная доска, на которой золотыми буквами высечено: "В цьому будинку з 1970 року жив письменник, відомий вчений, професор Григорій Андрійович Вязовський (1919—1996)".
  — Жил? — спросил я сам себя. — А не живет ли он и сейчас в моей памяти?»
Живет, Анатолий, и не только в вашей памяти. Тех, с кем непосредственно общался наш великий наставник и учитель десятки, может даже сотни. Он навсегда в памяти тех, кого подхватил когда-то на крутом повороте, взял под свое крыло и вывел на путь творчества и активной жизненной позиции.

Торжественное вручение дипломов.

  В деканате факультета мы узнали, что вручение дипломов состоится в 10 часов утра в главном корпусе университета, находившемся на улице Петра Великого, 2. Сразу же отправились всей нашей микрогруппой туда. Николай Бурнусенко в этот день был с дочерью-студенткой, фотоаппаратом и блокнотом для заметок. По дороге мы встретили декана И. М. Дузь. Коля сразу же предложил всем сделать фото на память. Мы выстроились с деканом в центре. И в это время он, любитель юмора, выдал то, что запомнилось надолго:
   — Только смотрите, фотограф, чтобы не получилось так, как однажды в фольклорной экспедиции, которую я проводил в болгарских селах.
    — А что там было, Иван Михайлович?  
    — Да так, собственно, ничего не произошло. Приехали мы большой группой в село, стали искать место обитания. А в селе похороны. Пришли к нам местные жители с просьбой дать фотографа, если таковой имеется. Я сказал: "Пойди, Вася, сфотографируй". Пошел Вася, стал выбирать удобный ракурс, залез на табуретку, прицелился и изрек, обращаясь к покойнику: "Внимание, снимаю!" Я, конечно, ничего не имею ввиду, но прошу общего внимания при съемке, чтобы фотограф виноватым не оказался.
   После десятиминутной веселой беседы с деканом мы в приподнятом настроении пересекли нынешнюю Преображенскую, еще квартал по улице Щепкина и оказались в тенистом университетском сквере перед главным корпусом. Там уже было большинство наших сокурсников. Обсуждался вопрос, кому дать возможность сказать слова благодарности преподавателям после вручения дипломов. Остановились на кандидатуре Марии Ивановны, нашей сокурсницы, женщины бальзаковского возраста.
   Актовый зал встретил нас маршем университетского духового оркестра и цветами. Каждый из нас получил диплом, звуки туша и порцию аплодисментов.
 На фото внизу: Диплом. Результат моей многолетней и многотрудной учебы в Одесском университете:  



В конце торжества настал час для экспромта Марии Ивановны. Она не стала утомлять присутствующих долгой и нудной проповедью. Сказала коротко и ясно:
   — Благодарю от имени выпускников всех тех, кто вложил свои силы и знания, чтобы сделать нас такими, какими мы есть на сегодняшний день. А кого не доучили, пусть приезжают к нам в село. Мы доучим.
   Это была вершина красноречия студентки-выпускницы.
   Ректор университета академик Алексей Всеволодович Богатский, подавляя смех, сказал в ответ не очень серьезные, но емкие слова:
   — Есть у меня, Мария Ивановна, пара таких неучей. Я обязательно направлю их к вам на выучку.
   С этим мы и покинули стены родного университета, теперь уже навсегда. С семьей Чернега провели вечер в ресторане "Украина", а утром, проводив друзей, отправились в пограничный отряд. Я должен был доложить об окончании отпуска. Майор Попов преподнес мне новость, несказанно обрадовавшую. Командование отряда приняло решение о предоставлении мне очередного отпуска сроком на сорок пять суток. Вечерний поезд увез нас в Каменный Мост, где родители с нетерпением ждали результатов нашей поездки. Нам было чем их порадовать.

   Отпуск на сорок пять суток да еще и летом — это чудо. За время службы в Одесском пограничном отряде мне с этим везло, спасибо отцам-командиром. Ни разу за десять лет мне никто не сказал, что в прошлом году я уже был летом, что пора бы и на лыжах отдохнуть. А тут сразу же после четырех месяцев свободной студенческой жизни, без уставных условностей, еще один отпуск. Тридцать суток провели в Каменном Мосту, в родительской усадьбе, в саду и огороде, на железнодорожных незанятых сенокосах, на родной Кодыме, в самых красивых ее местах. Остальное время прошло в Лысой Горе на уборке урожая лука, который там сеяли в огромных количествах, общались с друзьями. Никакие курорты нельзя поставить в ряд с пребыванием под родительским кровом. И пока родители были живы мы так и поступали. Ни разу не использовали льготных путевок в ущерб отпуску, проведенному в родных краях.  
   В середине августа первомайский военком поставил отметку в моем отпускном. Настало время приступить к охране государственной границы на порученном участке.
   В Хорлах нас встретила знойная августовская погода, теплое мелководье и новость об уходе в отпуск лейтенанта Левченко. Мы со старшиной Барановским снова оставались на заставе вдвоем. Добро до зимы было еще далеко и ничто не угрожало неприятными хозяйственными событиями. Круто изменился качественный состав солдат-пограничников, половина тех, с кем я успел познакомиться прошлой осенью уже была уволена в запас. На их место пришли молодые солдаты, с ними надо было начинать все сначала.  
   Владимир Николаевич вернулся из отпуска только за вещами. Его перевели по горизонтали на другую пограничную заставу с большим объемом работы.
   Через несколько дней после его отъезда появился новый начальник лейтенант Александр Степанович Пименов. Огромного роста, атлетического телосложения, кандидат в мастера спорта по самбо. Он сразу показал свою хозяйственную натуру, а я, обрадовавшись, что уже могу заниматься своей штатной деятельностью, занялся переоборудованием Ленинской комнаты, основного места проведения занятий и досуга. Навыки оформительской работы, приобретенные  на срочной службе благодаря другу Оресту, сразу же пришли в действие. Солдаты охотно помогали. За две недели помещение засверкало новым светом и качеством. Тексты стендов соответствовали всей годичной тематике политзанятий, гамма колеров радовала глаз, в свободное от службы время зазвенела гитара. После общего подъема, а на заставе это, как правило, после 15:00, у пограничников была возможность посмотреть новенький телевизор, заняться подготовкой номеров художественной самодеятельности. Новый начальник заставы достойно оценил наши общие с коллективом усилия. Остался недоволен только старенькими занавесками на окнах.
   — Что, некому подарить новые?
   — Да обещал парторг совхоза Андриевский, сказал, что обязательно подарит, когда появится возможность.
   — Точно, обещал? — переспросил Александр Степанович.
   Я подтвердил.
   Он вышел и через пару часов появился с готовыми плотными шторами.  
   — Вот, уже подарили, украшай, замполит, свою обитель справедливости, — положил шторы на стол и ушел.
   При первой же встрече с парторгом совхоза я спросил его, как понимать, что мне обещали потом подарить, а начальнику сразу вручили шторы, да еще и в готовом виде.
   — А я ему не дарил. Он зашел, представился, спросил обещал ли я. Ответ мой был, как и вам — при первой же возможности. Он сказал, что возможность уже наступила, снял шторы с окон моего кабинета и ушел, — таков был ответ парторга.
   Через несколько дней после того, как появились шторы, на территорию заставы въехало два грузовика, впущенных ЧЗ разрешения начальника. Я вышел во двор, чтобы справиться о цели их прибытия. Водители объяснили, что привезли новые кровати для пограничников из совхоза имени Максима Горького. Таково было распоряжение директора совхоза. Попросили, чтобы пришел старшина и расписался в накладных в их получении.
   Начальник на мой вопрос о том, откуда такая щедрость  непредвиденная, ответил, что в нашей жизни все предсказуемо, хитро улыбаясь при этом. Оказывается, что он успел побывать в этом совхозе, познакомился с директрисой и она ему пообещала оказывать всяческую помощь заставе. Спросила, чем помочь на первый случай. Он сказал, что неплохо было бы подарить солдатам новые кровати.
   Их привезли по штатному количеству пограничников, то есть намного больше, чем в данное время их было на заставе. Это были кровати с панцирными сетками, новыми матрасами, деревянными спинками и жаккардовыми покрывалами бежевого цвета. Я казал начальнику, что новый дизайн спального помещения в корне изменит уставные требования к заправке коек. Он же, смеясь, ответил, что теперь у старшины будет меньше работы, он сможет больше времени уделять вопросам службы.
   — А как на это посмотрит командование отряда? — спросил  я, все еще сомневаясь в правильности такого решения.
   — На днях придет самоходная баржа с запасом продуктов на зиму, мы ее загрузим  скадовскими арбузами, которых нам дарит тот же совхоз, целых пять тонн. Они пойдут на дополнение к продпайкам офицеров отряда. Новая мебель будет воспринята, как должное, не переживай, замполит. За хозяйственные вопросы на заставе отвечают начальник и старшина.  
   В тот же день после ужина я зашел проверить состояние солдатской кухни, которая в то время еще не была оснащена электрооборудованием, и увидел то, что должно было пройти мимо глаз офицеров заставы. Повар А. Грачев ощипывал перья огромной курицы, которую при моем появлении попытался незаметно бросить под разделочный стол. На мой вопрос откуда в кухню залетела эта важная птица, он попытался объяснить, что водитель ГАЗ-69 Мазуров, загоняя задним ходом машину в гараж, не заметил курицу и случайно задавил ее. Не пропадать же добру, товарищ лейтенант. Вот и решили мы сварить на утро куриный бульончик. Я разрешил пока продолжать процесс ощипывания и, не поверив в трагическую гибель птицы, решил пройтись по двору заставы с целью установления истины. Именно за задней стенкой гаража находился огромный деревянный ящик с крышкой для сухого мусора. Мое внимание и обратила на себя эта крышка. Она была подперта палочкой, от которой тянулся шпагат к двери гаража, в котором рядовой Виктор Мазуров, единственный после увольнения в запас Гриши Мусиенко, водитель, ковырялся в двигателе закрепленного автомобиля. Я  попросил рассказать как погибла под колесами курица. Ничего не подозревающий Витек, дал повинное показание.
  — Никого я не давил, товарищ лейтенант, курица залезла в мусорный ящик, а я просто дернул за веревочку, крышка закрылась. Я достал курицу, посоветовал ей не ходить в чужие дворы и отнес повару.
   У меня не возникло сомнений, что курица принадлежит председателю сельсовета Алексею Пименовичу, забор усадьбы которого с одной стороны отделял заставу от поселка. Во избежание скандала, я велел повару Грачеву немедленно выбросить курицу вместе с перьями в наружный туалет и забыть о том, что он когда-либо держал ее ее в руках.
   С недовольным выражением лица солдат отнес птицу по месту назначения.  
   На следующее утро в калитке заставы возникла фигура председателя сельсовета.
Я приготовился к оправдательному разговору, но оказалось, что недочет в его  хозяйстве не был выявлен, а причиной его появления на заставе стала личная просьба. Надо было привезти двигатель мотоцикла, который он сдавал в ремонт, из райцентра Каланчак.
   С разрешения начальника заставы, спешившего навести мосты с руководителями села и района всех рангов, мы выехали из полуострова. По пути следования разговорчивый Алексей Пименович спросил водителя, как его зовут. Не поворачивая головы, видимо чувствуя угрызения совести за погубленную ни за что курицу, он ответил:
   — Мазуровы мы, из Белоруссии призван.
   — А не родственник ли вам секретарь ЦК компартии Белоруссии товарищ Мазуров.
   — Дядя родной, а что? — почти  уверенно произнес Виктор, не поворачиваясь.
   — Да нет, ничего. Я просто так спросил. Больно звучная фамилия. Да еще и родом из Белоруссии.  
   Когда вернулись на заставу, я спросил водителя, правда ли, что секретарь ЦК Мазуров его дядя.  
   — Да что вы, какой дядя? Я его впервые увидел на портрете в нашей ленкомнате.
   — А зачем же соврал?
   — А пусть знает, какие люди на нашей заставе служат!
   Вот таким оказался любитель председательской курятины.
   Через некоторое время на заставе появилось пополнение в виде двух нештатных солдат, прикомандированных из пограничной строительной роты, дислоцировавшейся в Одессе. Это были Алексей Аулов и Виктор Каратаев. Им  поставили задачу построить на берегу здание для ПТН (поста технического наблюдения) и соорудить наблюдательную вышку с будкой и местом для установки над ней антенны радиолокационной станции "Дон". Эти ребята, которым было оказано столь важное и ответственное задание, сразу же принялись за работу, используя привезенные с собой чертежи будущего помещения. Место выбрали рядом с ангаром прожекторной установки, там была наименьшая мертвая зона на акватории моря для использования обеих установок.
   Алексей Аулов оказался довольно грамотным и сообразительным парнем. Видимо поэтому их и послали без всякого сопровождения. Только через несколько дней  на заставу перезвонил начальник инженерного отделения майор  Сидоров и рекомендовал использовать для сооружения вышки готовые ее секции, находящиеся на левом фланге участка заставы. Эта  вышка не использовалась в службе с 1947 года.
   Начальник заставы поручил мне курировать эту новостройку. В течение двух дней наши строители вырыли траншею под заливку фундамента. Старая вышка, которую предстояло демонтировать и установить на новом месте, находилась в одиннадцати километрах от заставы, вблизи рыбацкого поселка Алексеевка. Она была ржавая, состояла всего из двух шестиметровых секций. Основания обеих секций крепились двадцатью болтами. Свинтить гайки верхней секции оказалось невозможным без использования спецтехники. Я доложил об этом майору Сидорову, "великому инженеру". Он посоветовал при помощи зубила, молота и ножовки удалить болты нижнего основания и просто опрокинуть вышку, а потом уже заняться межсекционным соединением.
   На мое возражение о том, что вышка при падении деформируется, он ответил:
   — Ну и черт с ней! Нижняя часть останется целой, а нам ее высота больше шести метров и не нужна. О мерах безопасности ничего не говорилось.
   Как говорят, было бы сказано. Спиливание болтов заняло полдня. Когда, квадратное основание вышки освободилось от крепления, мы молили Бога только об одном, чтобы с моря не подул сильный ветер. Я попросил ребят  отойти на безопасное расстояние. Вдвоем с Алексеем Ауловым забили  между основаниями плоские концы двух ломиков и попытались качнуть вышку. Каким-то чудом это удалось с первого раза. Несколько мощных нажатий и она с грохотом ударилась верхней частью об землю. Естественно, верхние три метра деформировались настолько, что об их восстановлении не могло быть и речи. В первую очередь откопали четыре угольника, на которых крепилось основание, цементная заливка легко осыпалась под ударами молота. Мы зацепили тросом освобожденное основание к гаку ГАЗ-66 и волоком притянули на заставу. Его предстояло забетонировать в первую очередь. Осмысление пришло несколько позже, я представил себе возможные последствия проделанной нами авантюры и при первой же возможности высказал начальнику инженерного отдела все, что о нем думаю.

  После этого разговора мои отношения с инженерной службой расстроились на все время совместной службы в отряде. Восстановились они только после того, как место начальника занял молодой перспективный офицер Борис Дмитриевич Трегубов (ныне генерал-майор запаса).    
   Красивый трехкомнатный домик поста технического наблюдения и наблюдательную вышку мы сдали приемной комиссии уже к новому году с отличной оценкой. Ребята-строители постарались на славу. Теперь все зависело  от монтажников, которых должен был прислать завод-изготовитель. Они появились на заставе только в конце января 1972 года. Всем личным составом мы тепло провожали Алешу Аулова и Витю Каратаева, которые выполнили поставленные перед ними задачи и должны были уехать к месту постоянной службы  в отдельную строительную роту.
   Только во время прощания Алексей рассказал, откуда он такой взялся в среде строителей. Оказалось, что он окончил три курса пограничного училища  и был отчислен в связи с нежеланием дальнейшего продолжения учебы. За этот "тяжелый проступок" был направлен на службу в строительную часть на целых два года. Общий срок службы у него исчислялся пятью годами напряженного армейского труда. А был он всесторонне развитым парнем, писал прекрасные стихи, обладал чудесным баритоном, пел песни под гитару, легко овладел, поневоле, строительным мастерством. Вел себя достойно в солдатском коллективе, не обозлился, не замкнулся в себе.  Через десяток лет до меня дошли слухи, что он стал директором крупного книжного издательства в родном Харькове, но встретиться с ним мне уже никогда не пришлось.
    А тогда, в 1971-ом, председатель сельсовета и начальник порта пришли на заставу с просьбой выручить сельскую громаду в очень важном деле. Нас просили принять участие в районном конкурсе художественной самодеятельности совместно с активистами местного клуба. Я получил разрешение  от начальника политотдела. Мы с Леной подготовили тексты  и стали ведущими концертной программы, сержант В. Мовчан с земляками-белорусами разучил  песню "Косил Ясь конюшину", А. Аулов прекрасно спел песню "Погоня" из кинофильма "Неуловимые мстители", любители юмора выучили несколько юморесок Павла Глазового. Концерт прошел "на ура" в районном доме культуры, коллектив занял первое место, а директор совхоза устроил банкет в местной столовой, на который было приглашено руководство заставы.
   С февраля 1972 года начались монтажные работы по установке РЛС (радиолокационной станции) "Дон". Специалисты, присланные заводом, были размещены в казарме вместе с солдатами, гостиницы в селе тогда не было. Начали с установки кабелеростов и волноводов. В конце марта мы все впервые увидели картинку акватории моря на экране локатора. Ожидалось прибытие расчета РЛС из школы технических специалистов.  
   Но в это время я получил распоряжение командования о выезде на курсы по подготовке к экстернату. Всем партнаборовцам предлагалось сдать экстерном экзамены за курс среднего военного училища и получить дипломы общевойсковых офицеров. Прибытие в Одессу было назначено на 10 апреля. После прохождения медицинской комиссии мы должны были выехать в город Алма-Ата, где предстояло сражаться за получение диплома.
  У меня лично с выездом получился облом. Доктор, майор Ольшанский, посмотрел мои рентгеновские снимки и направил меня на частный прием к доктору Шерман. Маргарита Абрамовна внимательно изучила снимки и посоветовала немедленно обратиться к врачам 6-го отделения 411-го Окружного военного госпиталя. На следующий день я получил предписание о направлении на лечение и отправился в госпиталь. Ребята уехали на курсы без меня. По прибытии в госпиталь, я спросил сколько мне здесь придется находиться и услышал ответ главврача отделения, который ничуть меня не удовлетворил.
   — Побудете недельки две, подлечим, а потом посмотрим.

Просмотров: 877 | Добавил: Dorbaliuk | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: