И снова к морю.

  Ровно год я служил на Дунайском направлении отряда. Осенью 1973-го, якобы с заботой о моем здоровье, начальник политотдела предложил мне перемещение, снова на равнозначную должность, но опять же с избранием секретарем партийной организации уже Приморского направления. Здесь в состав парторганизации входили только четыре партийные группы. Участок был поменьше, но основным мотивом, как я узнал позже, было то, что все офицеры имеют взыскания и на день отчетов-выборов просто некого избирать секретарем.
   В этот раз я выехал к новому месту службы без семьи. Не хотелось, поверив на слово, еще раз попасть в какое-нибудь общежитие. На место прибыл с первым снегом. Застава размещалась в старинном румынском здании, бывшем доме отдыха румынских офицеров, рядом находился реабилитационный противотуберкулезный санаторий. В тридцати метрах от здания заставы — обрыв такой же высоты и открытое море. Правый фланг — прибрежная полоса под обрывом — тянулась до рыбацкого села Большая Балабанка. По левому флангу открывался прекрасный пейзаж песчаной косы, отделяющей открытое море от Будакского лимана. На горизонте отчетливо виднелись высотные здания молдавского курорта "Сергеевка".
  Конечно же, зимний пейзаж мертвого сезона не давал полного представления о жизни села Курортное, но я, закрыв глаза, попытался себе представить, что творится здесь в жаркие летние денечки. Все расцвело, задвигалось, зашевелилось, засверкало всеми цветами радуги. Вдруг зацвели кусты сирени, густо покрывавшие часть территории заставы, поплыл аромат цветущих белых акаций, которыми был обсажен периметр наших владений, плеск волн штормившего моря ясно доходил до слуха. Я почувствовал, что попал в райский уголок. Жилье, правда, оказалось примитивным: три комнатки, двери из каждой из них выходили в общий коридор, в котором было жилье еще двух семей прапорщиков — старшины заставы и начальника хозяйственной базы. Окон, как таковых, не было. Напротив входных дверей располагались двери, ведущие на открытую террасу, наполовину застекленные. Но все-таки это было уже не портовое общежитие, и я дал согласие на перемещение. Представил себе, как это мой предшественник лейтенант Громенко, просыпаясь утром в спальне, шел на кухню умываться по общему коридору, и сразу же взялся за перестройку жилья.
  В той комнатке, где не было газовой плиты и мойки вынул входную дверь, образовавшийся проем заложил кирпичом и заштукатурил, в дощатом простенке пропилил новый и вставил в него снятую в коридоре дверь. Старшина заставы Леня Комлев привез из курорта старые оконные рамы и помог застеклить террасу. Оставалось только переклеить обои, но я решил, что это мы сделаем вместе с женой и позвонил в тыл отряда о готовности к переезду на заставу. В этот раз разрешили переезд автотранспортом отряда. Простились с портом Рени в плавучем ресторане "Каравелла", быстро упаковались, отправили домашний скарб прибывшим из отряда грузовиком, а сами уехали рейсовым автобусом.
  Я думал, что Лену охватит разочарование при виде нового жилья, но она настолько была рада, что избавилась от портового общежития, что даже никак не отреагировала на некоторые неудобства. На второй этаж, например, надо было подниматься с улицы по кр Ну прямо, как на корабле, да и само строение очень походило на пароход. Приехали, поклеили обои, кочегарка работала отлично, в комнатках теплынь. Жизнь потекла в новом русле.

  Партийное собрание прошло, как говорят, "без сучка и задоринки" и мне снова вручили папку с протоколами партийных собраний, ведомостями об уплате членских взносов со штампиком "Уплачено КПСС" и кучей партийных взысканий у коммунистов за служебные просчеты, нарушения партийной этики и аморальное поведение. Моя задача состояла в том, чтобы расчистить эти "авгиевы конюшни" путем партийного воздействия и направления на путь истинный провинившихся. Служба в курортной зоне многим показалась медом, нарушения границы на морском участке были редким явлением, зато искушения подстерегали на каждом шагу — море бессарабского вина, дармовая рыбка, курортные романы в летнее время — всё это многим мешало достойно выполнять воинский долг, "стойко переносить тяготы и лишения воинской службы".
  Мой предшественник Виктор Громенко сгорел на чрезмерном употреблении вина и был переведен  в Арктический пограничный отряд, где он мог лечиться только спиртом. Мой новый начальник заставы Василий Дмитриевич Бабанин появился здесь из-за того, что на прежнем месте службы вместо охраны границы занялся решением личных проблем. И так далее. Под моим умелым партийным руководством все провинившиеся должны были стать "пай-мальчиками". Своему начальнику уже при первом знакомстве я пообещал, что в ближайшее время помогу ему избавиться от давившего его груза трех служебных и двух партийных взысканий. На это он только ухмыльнулся. На его "очищение" ушло два с половиной года и он смог спокойно дышать аж до моего убытия с этой заставы весной 1977 года.
   А тогда, по прибытию на заставу, я сразу же занялся обустройством  ленинской комнаты, которая  привела в неистовство своим убранством начальника политотдела, и приведением в достойный вид личного состава. Шедевры художественного мастерства, висевшие на стенах ленкомнаты говорили об эстетических вкусах бывших руководителей. Нанятый колхозный художник создал неповторимые картины современности на огромных щитах, выкрашенных цветом индиго, отразил поражающие воображение успехи советского народа в выполнении задач в свете решений последнего съезда партии. Это были ковши с льющимися потоками металла  и цифры, свидетельствующие о миллионах тонн выплавленного чугуна и стали, горки яиц с миллиардами штук, кучки добытого в подземной страде угля, штуки произведенной мануфактуры, и прочие вполне наглядные и милые глазу клише пропагандистских реалий развитого социализма. Полковник Кулаков, войдя в это помещение, бросился на стенд, пытаясь сорвать его со стены, но не тут-то было. Он был приколочен гвоздями 120 мм в  деревянные пробки.
  — Убрать!!! — проорал в неистовстве большой начальник.
  — Сразу же после вашего отъезда, — сказал я негромко. — Нехорошо рушить дом, когда под крышей находится хозяин.
   — Посмотрим, что ты тут сотворишь! — вызвало лютый взгляд и игру желваков на скулах полковника это мое замечание. С этим он и распрощался с нами до следующего приезда.
   А у меня творческих идей было хоть отбавляй. Самой первой под воплощение попала идея раскрепощения библиотеки на заставе. Выяснилось, что вся имевшаяся в наличии художественная литература скрывалась от любопытного читателя в двух книжных шкафах, непонятно в кои веки сотворенных, под надежными навесными замками. Я пошел к завхозу курорта и выпросил два десятка новых обрезных досок. Сделал из них стеллажи, на которых разместил все книги, обеспечив к ним широкий доступ личного состава.
    — Уже завтра это все начнет перемещаться в туалет по непрямому назначению, — заметил недовольно начальник, — но дело твое, за наличие книжного фонда отвечает замполит.
 На следующий день я принес из солдатского туалета журнал "Новый мир" с оторванной обложкой и первыми страницами, собрал пограничников и начал читать им какую-то из напечатанных повестей. Через несколько дней увидел все уцелевшие газеты и журналы в аккуратных подшивках. Несколько месяцев ушло на борьбу с матерщиной во дворе заставы. Солдаты заметили, что я не пользуюсь этим способом общения и приутихли. В общем, процесс пошел, я начал ощущать свое положительное влияние на положение дел в подразделении.

   После того инцидента в ленкомнате, начальник политотдела сразу же осуществил оказание действенной помощи в ее переоформлении в виде десанта в составе начальника клуба капитана Василия Ивановича Саушкина, кинотехника прапорщика Петра Ковалева и солдата, клубного художника. Кинотехник занялся обслуживанием киноаппаратуры и инструктажем киномеханика. Они привезли с собой все необходимые оформительские материалы. Рулонный ватман, водоэмульсионную краску, гуаши в наборах, кисти, плакатные перья, клей ПВА, рейки для стендов — завидный оформительский набор.
  С Василием Ивановичем мы обсудили эскизы — художник прикомандировывался к нам на две недели — и ровно через две недели я доложил начальнику политотдела о завершении работ по оформлению ленкомнаты. Это было совершенно другое по эстетическим качествам помещение: светлое, уютное, с мягкими креслами и ковровой дорожкой, подаренными молдавским санаторием "Санататя", который располагался на левом фланге участка нашей заставы. Передний план перед фронтальной стеной был устлан морской галькой, на которой установили цветущие вазоны. Белоснежные стенды одинакового размера размещались на уровне глаз, несли в себе всю необходимую информацию, направленную в помощь солдату для полноценного восприятия и запоминания материала по темам политической подготовки.
  Отрядному художнику была объявлена благодарность и солдат уехал к постоянному месту службы. Из отряда пришла телефонограмма об объявлении конкурса на лучшую ленинскую комнату и мы стали готовиться к прибытию комиссии. Все силы были брошены на оформление учебного класса в огромном фойе перед канцелярией заставы, до этого пустовавшего. Из оружейной комнаты извлекли стрелковые тренажеры, которых солдаты и не видели-то никогда, оформлялись стенды по стрелковому оружию, топографии, общей тактике, тактике погранвойск и другие пособия для проведения занятий по боевой подготовке.
  Конкурсная комиссия высоко оценила наши усилия, я получил благодарность, а с начальника заставы сняли сразу два служебных взыскания. Ему легче вздохнулось. Он поверил в мои слова о том, что совместными усилиями мы избавим его от непосильной тяжести взысканий. Капитан воспрял духом и начал активно заниматься служебными вопросами, хотя меркантильные запросы жены все еще довлели над ним.
  С наступлением весны он вплотную занялся облагораживанием двора заставы. Нам завезли шесть тонн асфальта в виде шефской помощи. Появился строевой плац, отличный спортивный городок со всеми видами тренажеров для занятий гимнастикой и тяжелой атлетикой (слов "фитнес" и "бодибилдинг" тогда еще не знали). Теперь все свободное от службы время пограничники проводили на спортгородке. Заметно стало, как нарастает мышечная масса даже у тех, кто до этого мог только висеть на турнике. Особенно отличался рядовой В. Тулин, увлечением которого был деревянный помост со штангой и гирями. Он за несколько месяцев превратился в настоящего "качка". Другие тоже не отставали, уже без страха и сомнений подходили к турнику, брусьям, шесту и спортивному канату. Инициативы по благоустройству заставы начали исходить от самих солдат.

  Москвич рядовой Юрий Полковников предложил оформить в дежурной комнате электрифицированный макет участка границы. Там стоял музейного типа столик с морской картой участка границы. Наклонная крышка поднималась, под ней был пустой ящик. В нем и решили соорудить макет. Из листа пенопласта вырезали точную копию береговой линии правого фланга. Оставшуюся площадь засыпали песком и залили голубой краской. Эффект получился потрясающий. Высыхающая краска стягивалась по песку по контуру берега и образовывала волны. Песчаную косу левого фланга отсыпали песком, смешанным с клеем ПВА. На берегу расположились все здания курорта, заставы, на косе — домики рыболовецких бригад, пляжные сооружения, линия связи. Над заставой вращалась антенна РЛС «Дон», по берегу светились кнопки в местах, где располагались гнезда для телефонных трубок, с которыми наряды выходили на службу.
 Через некоторое время после того, как макет участка начали использовать при постановке задач пограничным нарядам, на заставу прибыл начальник штаба, уже полковник, Владимир Кондрат. Увидев макет, он сразу же хотел забрать из заставы ефрейтора Полковникова с целью направить его поочередно на все заставы отряда для изготовления аналогов — понравилось! Юру удалось оставить на заставе только под предлогом того, что он ценный специалист-локаторщик, к тому же незаменимый мастер по ремонту и техническому обслуживанию РЛС «Дон». Прямо на месте, без представления командования заставы, начальник штаба объявил ему отпуск с выездом в родной город Щелково сроком на десять суток без дороги — в награду за труд.  
  Фронт работ по оборудованию учебных помещений был завершен, на заставу прислали двух строителей-белорусов из инженерно-строительной роты, двух Николаев, по фамилиям Гамза и Калиновский. Они прибыли к нам, как прикомандированные на короткое время, а остались на весь срок службы. С этими ребятами я принялся за несвойственное для замполита занятие — перестройку гаража заставы. Суть перестройки гаража заключлась в том, что въезд в него был только с торцевой стороны и при выездах по тревоге, нельзя было взять нужную машину, не потревожив другого водителя. Тем более, что на месте выезда машин мы разбили упомянутый спортгородок, а командование отряда пообещало нам новый аварийный дизельный агрегат на случай обесточивания заставы. Для строительства дизельной и предназначались эти два прибывших солдата. После обсуждения проекта начальник заставы занялся изготовлением гаражных ворот в шефских организациях, а я перестройкой имеющихся помещений. Кроме того, из роты связи передали полный комплект новой радиостанции, которую не велели распаковывать до прибытия специалистов, а старую громоздкую Р-118 с истекающим сроком эксплуатации приказано было демонтировать, документально оформить под списание и при первой же возможности отправить в отряд. С отжившей свой век радиостанцией поступили как приказали, а новую — ну кто бы это выдержал до приезда специалистов — тут же распаковали и согласно инструкции по установке запустили в действие.  Когда командир роты связи капитан Михаил Сошкин  прибыл с группой спецов на заставу, то первым, что бросилось ему в глаза, была антенная вышка, установленная в соответствии со всеми требованиями. В комнате дежурного стоял подключенный базовый аппарат, мигающий зеленым глазком, а в сейфе дежурного хранились четыре килограммовые переносные радиостанции, предназначенные для службы нарядов с заряженными аккумуляторами. Ротный сразу же включил станцию и связался с заставой "Очаков". У нас позывных еще не было, до этого мы испытали только фланговую связь с нарядами. Я ожидал за наше самоуправство хорошего нагоняя, но через месяц при подведении итогов неожиданно получил грамоту от начальника войск Западного пограничного округа "За активное участие в сооружении электронно-сигнализационных систем и средств связи". Совершенно не профильное для замполита поощрение.  
   В самый разгар работ по благоустройству заставы поступил приказ о направлении  меня на экстернат в Голицынское высшее военно-политическое училище имени К. Е. Ворошилова. В этот раз организовывались курсы по подготовке к экстернату в город Черновцы, на базе Черновицкого пограничного отряда с последующим направление в Голицыно. Общий срок обучения и сдачи экзаменов за среднее военное училище — пять месяцев. Снова предстоял длительный период отрыва от службы и семьи. Но судьба офицера предполагает подчинение и повиновение течению событий. В начале сентября я и к тому времени уже старший лейтенант Андрей Гречковский, а также прапорщик Александр Десятириченко отправились на Буковину, где нас встретило еще сорок лейтенантов и прапорщиков, готовых отстаивать свои права на диплом, а половина из нас и на офицерские звания.

   Полтора месяца в Черновцах с командиром Игорем Малаховым.

    Начальником сборов был назначен офицер отдела боевой подготовки из Минска майор Игорь Малахов. Начался полуторамесячный период "малаховщины" — с учетом необузданного нрава нашего предводителя это словечко плотно вошло в наш временный быт. Мы были размещены в казарме, предназначенной для учебного пункта отряда, пустовавшей до очередного призыва. Первым нас посетил старший инструктор политотдела старший лейтенант Николай Лазарев. Его временно назначили замполитом сборов. Он уточнил срок пребывания на сборах — здесь нам предстояло жить и учиться "военному делу настоящим образом" до 28 октября. Потом каждый должен был отбыть в свою часть, получить предписания и проездные документы и отправиться в столицу еще на три месяца.  
   Наш наставник, учитель и руководитель майор Игорь Сергеевич Малахов возник среди нас на плацу перед казармой, как гвоздь с обратной стороны из пробитой доски. Юркий, стройный, мускулистый он как-то не по-военному двумя пальцами поправил шитый лакированный козырек фуражки и изрек:
   — А, это те, которые будут целых полтора месяца издеваться надо мной своей тупостью! Я назначен начальником этих сборов. Все вопросы ко мне. И не дай Бог, если кто попрется со своими проблемами к командованию отряда. Я решаю здесь все и за всех!
   После этого последовала команда построиться в две шеренги. Он обошел строй показал пальцем на шестерых из нас, в том числе и на меня.  
    — Вам зайти в канцелярию, остальные пока свободны.
    В канцелярии с нами был короткий, но емкий разговор.
    — Вас всех сорок два оболтуса. Вы — старший среди них по званию, — указал он на Андрея Гречковского.  —Назначаю вас учебным командиром роты. Вот это, — перст воткнулся в прапорщика Пеньковского, — учебный старшина роты.  Остальные, тоже учебные, командиры отделений. Ваша задача докладывать мне о каждом шаге своих подчиненных, каждый их шаг влево—вправо от моих требований означает отчисление с курсов.
   — Отказываюсь от временной должности, — тут же заявил я.
   — А это почему же?
   — Не способен на стукачество.
   За  мной последовал  и отказ младшего лейтенанта Владимира Бокового. Остальные восприняли новые назначения, как  должное. Через несколько минут новоиспеченный, но учебный, командир роты уже строил учебную роту и распределял курсантов по отделениям, вместо нас, отказников, назначили других командиров отделений. Троих лейтенантов, чем-то не понравившихся майору, назначили отмывать плитку в туалете, что вызвало общее возмущение. Дежурный сержант и дневальные назначались от личного состава комендантского взвода отряда, уборка помещений входила в их прямые обязанности. Лейтенанты с тряпками и щетками в туалете никак не вписывались в полотно субординации.  
   Надо отдать должное организаторским способностям начальника сборов. Уже на следующий день с нами проводил занятия начальник артиллерии Черновицкой учебной дивизии, полковник с двумя высшими образованиями. За ним последовала группа его коллег. Особенно запомнился майор, который рассказывал нам о видах артиллерийского огня. Слушателей особенно развеселило его утверждение о том, что сосредоточенный огонь обозначается начальными буквами названий деревьев, например, "Осина" — пишем "А". Развеселило, но не удивило. Полковник, его непосредственный начальник, перед этим на вопрос одного из ушлых прапорщиков, о том, что он не понимает, как ракета может быть на твердом топливе, ответил, что в ракету вставляется огромная «порошина», которая и обеспечивает ее движение.
  — А какого размера должна быть эта «порошина»? — последовал дополнительный вопрос любопытствующего прапорщика.
   — Это секретные данные, которые я не имею права разглашать, а если приблизительно, то как от меня до окна.
Народ деликатно удовлетворительно захмыкал, зато после занятий комментариям не было конца и края, особенно со стороны тех, кто срочную службу когда-то проходил в ракетных войсках.
   Характер нашего начальника сборов весь был соткан из крайностей и противоположностей. Если бы мы могли заметить, что он чего-то не умеет из того, чего требует от нас, его сочли бы наглецом и хамом. Но он умел и знал очень много. Окончивший с красным дипломом пограничный факультет академии имени М. В. Фрунзе, он проводил с нами прекрасные запоминающиеся занятия по общей тактике.
  Занятия по физической подготовке, которые проводил Игорь Сергеевич, восхищали нас, когда он демонстрировал упражнения на перекладине и брусьях, преодоление пограничной полосы препятствий, и удручали его, когда приходил наш черед показать свое мастерство.
   А когда кто-то  из слушателей курсов намекнул на то, что в процессе учебы совершенно нет времени на передышку, сразу же проявился другой майор Малахов.
   — Вы сюда не на курорт приехали, а грызть гранит военной науки. Я когда поступил в академию, об отдыхе не думал. Огромное количество девчат в Москве перелюбил, море водки выпил и, кстати, учебу закончил с красным дипломом. Вот когда увижу, что и вы готовы получить красные дипломы, тогда найду для вас время на отдых.
   — А в училище, товарищ майор, экстерны все получают дипломы красного цвета, я видел, — это уже старший лейтенант Виктор Костюков, начальник клуба морской бригады.
   — А ты, матрос, помолчи. Будешь шепелявить, когда разрешат.  
   — А я не матрос, я морской офицер.
   — Будешь много болтать, получишь у меня открепительный талон со всеми последствиями.
   — Еще раз матросом назовете, сам уеду!
  — Но ладно уже. Сегодня в 18:00 волейбол для снятия психологических нагрузок. Жду на площадке две полнокровные команды.
   В установленное время двенадцать любителей волейбола уже выстроились по длинной линии площадки.
   Наш шеф приказал отобрать из двенадцати шестеро самых сильных по нашему мнению игроков.
   — С вами я буду играть один. За собой оставляю право принять мяч и  набросить  себе же, — никто возражать не стал.
   Он носился по площадке, как угорелый, принимал немыслимые подачи,  отражал сильнейшие удары. Выиграл пять матчей с огромным отрывом в счете в каждой партии.
   Когда-то увидел в руках одного из лейтенантов баян, тут же изрек.
   — Не рви меха, не мучай душу. Отдай инструмент.
   Через несколько секунд меха баяна выдохнули "Полонез Огинского", "Раскинулось море широко" и еще с десяток известных мелодий.
   — А "Цыганочку с выходом" мне кто-нибудь сыграет?
   Нашелся-таки баянист, а наш майор  так сплясал, что посыпалась масса вопросов: "Где научился играть, кто научил так танцевать?"
   — Играть учился в детстве, в музыкальной школе, под отцовский ремень. А танцевальный класс окончил во время учебы в академии. Было бы желание, а время всегда найдется.
   А чего стоили уроки немецкого языка, которые проводила с нами молодая преподавательница из местного университета, приглашенная нашим майором.
   Когда увидели в расписании занятий 30 часов немецкого, ехидный Витя Костюков спросил, не товарищ ли майор будет нашим преподавателем, он ответил, что будет присутствовать на каждом занятии и никому не даст валять дурака. И, хотя нас поделят на две группы, все будут сидеть в классе и запоминать каждое слово, сказанное преподавателем. Как сказал, так и сделал. Своим присутствием обеспечил полную тишину в классе и внимание слушателей. Буря смеха  возникала только дважды. Это когда Саша Десятириченко, с которым мы вместе прибыли на сборы, на просьбу преподавателя рассказать биографию вымучил фразу: "Ich haiße Desjateritschenko. Wir machen Kinder!", да еще когда нашему майору надоело сидеть на стуле, он отошел к доске и начал что-то рисовать на доске мелом. В результате мы увидели два портрета Гитлера, анфас и профиль. Рисунки были сделаны рукой мастера. Но без хохота безудержного тут тоже не обошлось.
   Все мы тогда впервые посетили прекрасный город Черновцы, видели его только при  переездах из отряда в полки учебной дивизии из-под тента. Поэтому желание пройтись по городу было острым и естественным.  
   На наши просьбы майор отвечал всегда однообразным отказом.
   — Город пойдут смотреть только умные люди, а умные люди — это те, кто сдаст мне зачет по тактике погранвойск на "удовлетворительно". Мог быть любой другой предмет, согласно расписанию зачетов. Однажды мне удалось попасть в число "умных людей". Трое "умников" были отпущены в город на полдня. Вне поля зрения мы бродили недолго. Менее чем через час двое из нас ощутили на своих погонах чьи-то крепкие руки. Повернулись — наш майор в белой тенниске и белых брючках.
   — Куда путь держим, экскурсанты? Небось пивнушку ищем?
   — Прошлись аллеями старинного парка, теперь идем главной улицей города, вывески на домах читаем.
   — Значит, бездельничаем. Ну, тогда пошли со мной. Увидите прекрасный местный театр, посмотрите, как офицер-пограничник играть на бильярде должен уметь. Еще останется время на бесцельное брожение по улицам.  
    На остановке подсели в догнавший нас троллейбус и через несколько минут вышли в историческом центре города, Прошли по узким улочкам несколько кварталов, любуясь прекрасной западно-европейской архитектурой и оказались на театральной площади. Театр имени Ольги Кобылянской был действительно великолепен. Рядом располагался Дом культуры текстильщиков с прекрасным фасадом и Дом офицеров, снаружи ничем не привлекающий внимания.
    — Внутри все выглядит значительно лучше, зайдем, посмотрите, — увидел майор наше разочарование.
    Огромное фойе с мраморными лестницами действительно впечатлило нас, но на более глубокое рассматривание здания нам времени не было выделено. Игорь Сергеевич устремился в бильярдную и мы последовали за ним.
    В большом светлом зале стояло три огромных старинных бильярдных стола. Три пары игроков, окруженные болельщиками, увлеченно ударяли по шарам. Густой табачный смог накрывал фигуры присутствующих.  
     Наш предводитель указал нам на стулья вдоль стены. Мы присели, а он во всю мощь своего голоса выкрикнул:
     — Здесь на интерес играют? Ставка — бутылка "Столичной" за партию. Желающие играть сразу же откликнулись.  Мы поднялись и подошли к столам на возможно близкое расстояние. Через два часа на подоконнике одна за одной появилось двадцать четыре бутылки водки в пользу нашего игрока. Мы с интересом наблюдали за унылыми лицами оппонентов, близился финал спортивного азарта.
     Когда майор положил кий на стол, все оживились, начали требовать продолжения игры, а он на прощанье неожиданно произнес:
     — Всю эту гадость оставьте себе. Я просто хотел показать ребятам класс игры. Толпа радостно зашумела. Послышались приглашения заходить еще, бывать почаще.
     У порога Дома офицеров мы высказали восхищение игрой нашего мэтра, а он нам указал направление к бьющемуся сердцу города — улице О.Кобылянской. На этом и распрощались.
    По возвращении в казарму долго рассказывали смиренно томящемуся коллективу как провели время в компании нашего начальника сборов, о его выигрыше и "великодушном" поступке  в отношении проигравших.
Воскресный день выдался теплым и солнечным, всем была, очень кстати, предложена экскурсия по городу и в сопровождении замполита сборов Н. Лазарева мы отправились в парк М. И. Калинина   (теперь имени Тараса Шевченко) и в Черновицкий государственный (теперь национальный) университет имени Ю. Федьковича  (на фото).
У входа в парк со стороны  пограничного отряда и стадиона в то время стояла скульптура пограничника со служебной собакой, которая, к сожалению, исчезла в начале 90-х годов. Мы шли широкой аллеей, вдыхая чистый воздух, создаваемый вековыми липами и дубами, хотя основная магистраль города проходила сразу за забором парка. В центре нам открылись огромная танцевальная площадка с играющим в честь выходного дня военным духовым оркестром, летнее кафе-мороженое и летний театр. Все аллеи были заполнены отдыхающими после трудовых будней горожанами, били струи прекрасного белоснежного фонтана со скульптурой мальчика, держащего в руках лебедя. Неподалеку находилась площадка с детскими аттракционами. Почти рядом с центральным входом стояла на постаменте пушка-«сорокапятка» — памятник освободителям города. Она, к сожалению, тоже исчезла вместе со скульптурой пограничника. Некоторые старожилы пытались убедить меня, что ее там никогда не было. Но я имел "железный" контрдовод — фотографию всех участников наших сборов на ее фоне.  
   Дальше наш путь лежал через площадь, которая носит сейчас название "Соборная", мимо памятника воинам-освободителям и сегодня гордо возвышающегося над зданиями. Вид главного корпуса университета, бывшей резиденции буковинских митрополитов, построенной по проекту архитектора Иосифа Главки потряс наше воображение. Это действительно яркая жемчужина Буковины и города Черновцы.
   В то время я и подумать не мог, что через много лет здесь будет учиться мой старший внук, что это учебное заведение со всем его архитектурным великолепием станет для него альма-матер.
   Сборы близились к своему завершению. Мы несколько раз выезжали на отрядное стрельбище в село Куликовку, побывали на полигоне учебного инженерного полка, где познакомились с различными видами инженерно-саперной техники, приобрели навыки в минно-подрывной практике, на полигоне танкового полка нас обучали технике вождения БТР. И все это благодаря тесному взаимодействию  майора Малахова со штабом учебной дивизии и ее командиром генералом Генераловым.  
    Последним номером программы Игорь Сергеевич для нас подготовил сюрприз с плаваньем в открытом бассейне местного стадиона в солдатском обмундировании с автоматами. Это было в последние дни октября, погода уже не баловала теплыми солнечными лучами, ежедневно моросил противный осенний дождик.
    Мы строем перешли главную улицу города, вошли на территорию стадиона "Буковина" и оказались у кромки бассейна с чуть подогретой водой. Все мы увидели, как младший лейтенант Кугук подошел к майору и что-то шепнул ему на ухо. Ответ был громким, во всеуслышание:
   — Не болтать, не может быть, чтобы младший лейтенант пограничных войск в тридцать пять лет, с двумя высшими образованиями плавать не умел. Вперед, марш!  
   Толчок в плечо и Саша бултыхнулся в воду. В прозрачной воде бассейна мы увидели, как его совершенно не сопротивляющееся тело медленно опускается на дно.
   — Ребята, он, кажется, не шутил. Достаньте его быстренько!  
   Несколько человек бросились в воду и мигом подняли на берег нашего "рекордсмена".
   — Ты почему не сказал, что плавать не умеешь?!
   — Так я же вам сказал.
   — Ты не говорил, а шептал, как девке про любовь. Не говорить, а докладывать надо!
   В остальном все прошло нормально. Все уложились в нормативы ВСК, кто третьей, кто второй, а несколько человек даже первой степени.
    На следующий день офицер особого отдела вызывал нас по одному и расспрашивал об уроках немецкого языка и говорил ли майор Малахов, как Ленин изучал иностранные языки. Никто из нас правду не сказал, нас оставили в покое. Если бы рассказали, как это было, наш временный патрон имел бы массу неприятностей.
   Через день все разъехались по своим частям.
  С майором Малаховым расстались мирно, по-доброму и навсегда.
  Слыхал я позже от сослуживцев, знавших его, что он был назначен заместителем начальника штаба по боевой подготовке в Нижне-Днестровский пограничный отряд. А оттуда, якобы по болезни, был уволен.
   Застава встретила меня "бабьим летом", еще теплым морем, что в конце октября бывает довольно редко. Солдаты наперебой хвастались своими достижениями в благоустройстве заставы.    
   Наши строители Гамза и Калиновский спешили показать плоды своего труда: гараж заставы в новом качестве и новую дизельную. Пляжи санатория и туристической базы  Одесского военного округа опустели. Внимание местного бомонда привлекала деятельность рыболовецких бригад, возглавляемых мастерами своего дела бригадирами Легкобытом и Лукой. Они перевыполняли планы по вылову анчоуса, тюльки, бычка и черноморской ставриды и к прибытию магун (баркасов) со ставных неводов у причалов собирались толпы желающих поживиться свежей рыбкой. Но особый интерес все же был прикован к деликатесу, добываемому кефальным хозяйством. Это было время, когда "шаланды полные кефали" уже ни Костя и никто другой к берегам Одессы не приводил. Ее в таких количествах море просто не отдавало. Применялся совершенно другой способ добычи. Кефаль не ловили, а собирали урожай. В апреле, когда вода в лимане становилась теплее, чем в море, дефицитная рыбка через искусственную узкую протоку заходила на мелководье. Все лето она нагуливала жирок, подрастала до стандартов, а в последних числах октября уже знакомым путем устремлялась на глубоководье. Тут ее и подстерегали рыбаки из кефального хозяйства с большим сачком. Такая пассивная рыбная охота длилась не больше пяти дней. В среднем вылавливалось 12-13 тонн деликатеса. Весь улов поставлялся в одесские рестораны. Поэтому здесь, на косе, отбоя от любителей поживиться не было. На въезде на косу стоял постоянно закрытый шлагбаум, в дневное время охраняемый бескомпромиссным сторожем, а ночью — заставой. Поэтому пограничники были желанными гостями и всегда имели два-три ведра рыбки от общего улова. Этого было достаточно, чтобы и солдаты получили удовольствие, и семьям кое-что перепало.  
    Сегодня же санаторий в полном упадке, турбаза военного округа тоже очень слабо поддерживается, зато цепкие предприниматели полностью освоили берег, настроили домиков, будочек, определили места для палаток "дикарей".
(На фото: нынешний вид косы  на Будакском лимане вплоть до кефального хозяйства. На переднем плане мой сын Артур, на краю обрыва рядом с заставой. Сын учился в селах Курортное и Приморское со второго по седьмой классы, а сейчас ежегодно избирает знакомые и любимые с детства места для летнего отдыха).
   Мне на общение с семьей было отведено всего три дня. Они пролетели мгновенно и военная труба снова протрубила час разлуки. Теперь уже на три месяца в погоне за окончательным результатом — дипломом о среднем военном образовании, без которого невозможен был карьерный рост. Все той же дружной тройкой мы отправились в Голицыно в купейном вагоне поезда Одесса—Москва. Маршрут был до боли знакомый, только уже прямой, без пересадки в Помошной, которую приходится делать, путешествуя в Москву из Каменного Моста.
  На станции Дачная к нам в купе подсел очень солидного вида мужчина, который тут же расстегнул огромный портфель, извлек из него две бутылки "Столичной" с завинчивающимися пробками вместо привычных в то время "бескозырок". За ними появилась красная и черная икра, банка растворимого кофе, осенние овощи и фрукты. Мы были приглашены к столу. О себе наш сосед ничего не рассказывал, мы же поведали ему, что едем в Москву в длительную командировку. Он дал нам всем московский домашний адрес и пригласил заходить в гости, если появится свободное время. Когда поезд мчался уже где-то по Калужской области, я дал Андрею десять рублей и сказал, что пить и есть на шару некрасиво, во время перекура в тамбуре Андрей попытался возместить, как мы считали, долг. Наш попутчик искренне возмутился.
   — Да вы что, ребята, моя фамилия Гурвич, я дважды Герой Социалистического труда, скоро будем проезжать мимо города физиков-ядерщиков Обнинска, моя первая звезда за строительство этого города, за что вторая — не скажу. Зарплата у меня две с половиной тысячи рублей, еще тысячу получает жена — доктор технических наук. Кроме того, мы можем приобретать товары в «спецмагазине», на сумму 120 рублей. Как вы думаете, сколько стоит в ваших магазинах такой костюм, как у меня?
    — Хороший финский костюм, если попадется, стоит не менее двухсот рублей, — ответил Андрей.
    — А мой всего тридцать семь рублей! Так что забегайте в гости, в театр вместе сходим, приобретем подарки для семей, найду время, чтобы поближе познакомить вас с Москвой. Мы с Сашей пренебрегли приглашением, хотя и хотелось. Андрей же при первой возможности отправился погостить  у нового знакомого. Рассказывал, что побывал в театре на Таганке, смотрел "Гамлета" с В. Высоцким. Подарками не хвастался, но нам передал по банке индийского растворимого кофе. Тогда в быту кофе не покупали, а "доставали".
   В Голицыно мы выходили на улицу только при выездах на полевые занятия и на стрельбище. Все остальное время проходило в здании училища. Учебные классы, спальные помещения, столовая, библиотека были соединены переходными галереями. Зачеты и экзамены, а они были по 22-м предметам, стояли в расписании с самого начала занятий. Два дня лекции и семинары, на третий — зачет или экзамен. В таком темпе на развлечения времени не оставалось. По субботам и воскресеньям наш курсовой офицер полковник Сахарчук устраивал экскурсии в столицу, но они не были такими яркими и запоминающимися, как во время срочной службы с капитаном Тихомировым (см. часть VII, главу 1 этих заметок).  
   В 1974 году мой одноклассник Коля Шевчук учился в Военно-политической академии имени Ленина. Я знал, что живут они с женой Валечкой в общежитии академии на Большой Пироговской. Мы с Сашей Десятириченко отправились в один из субботних дней на поиски этого общежития. Желание встретиться со школьными друзьями было выше всего. К общежитию добрались к 16:00, когда уже хорошо стемнело. Зашли в один из подъездов дома № 51, спросили у какой-то женщины, где живут слушатели морского факультета, она долго объясняла нам как найти нужный подъезд. Потом предложила подняться с нею на третий этаж. Мы попали в длиннющий коридор, она велела нам идти, никуда не сворачивая, до тех пор, пока на одном из поворотов не окажется общая кухонька. Мы последовали ее совету, долго шли по бесконечному коридору и, наконец, вышли к маленькой кухоньке, в которой теснилось несколько хозяюшек. Среди них я сразу узнал нашу бывшую соседку по Каменному Мосту Валю, жену Николая. Она обрадовано бросилась к нам, проводила в их девятиметровое жилище, сказала, что Коля ушел с друзьями в баню, но там есть телефон. Минут через пятнадцать появился и товарищ капитан-лейтенант. К этому времени подоспела жаренная картошка, каменномостовские соленые огурчики. Горным ручьем побежали рассказы и воспоминания. Коля рассказал о том, что классик социалистического реализма Максим Горький вкладывал средства в строительство этого общежития. Посетил его после сдачи в эксплуатацию и с горечью заметил:
   — Отлично сработано! Однако, конюшня со стойлами! Легенда, но справедливая.
   Когда сковородка с картошкой опустела, закончились огурчики и были выжаты последние капли из бутылки, Коля вдруг вышел из комнатки. Вернулся с сияющим лицом.
   — Быстро все собираемся, едем в гости к Рожновским. Такси я уже вызвал. Я совсем забыл сказать, что в академии имени Фрунзе учится Валентин Рожновский, они с Валей Белой   (нашей одноклассницей) снимают двухкомнатную квартиру. Такси уже у порога. Нас всех пригласили.
   Через всю Москву мы помчались к старым друзьям. По дороге Валя, обладающая прекрасными вокальными данными, пела нам про "усталую подлодку", другие морские песни. Валентин и Валентина были несказанно рады нашему появлению, задвигалась мебель, загремела посуда, зазвенели бокалы и рюмочки. Мы предались воспоминаниям недавнего школьного прошлого. О времени вспомнили только тогда, когда за окнами засверкало скупое московское солнышко. Шевчуки засобирались домой, а нам  с Сашей постелили в гостиной. Проснулись к обеду и стали собираться в Голицыно. Распрощались у станции метро Теплый Стан. К сожалению, навсегда. Валечка, у которой с детства было больное сердце, умерла через несколько лет после этой памятной для меня встречи. А муж ее, полковник Валентин Рожновский  (выпускник нашей школы 1960 года), ушел из жизни лет пять назад после тяжелой болезни. Прекрасной, но и несчастливой оказалась эта семья.
    В следующую субботу и воскресенье я уговорил Сашу вместе посетить Медвежьи Озера — место моей срочной службы. На переезд ушло много времени. Но зато, как трепетно забилось сердце, когда замелькали по Щелковскому шоссе знакомые названия населенных пунктов: Мытищи, Щитниково, Лукино, Медвежьи Озера. От шоссе добежали до проходной мигом. Она оставалась, спустя семь лет после моего увольнения, такой же невзрачной. Военный городок, однако, приобрел совсем иной вид. Все изменилось до неузнаваемости. Выросло несколько жилых домов, новый учебный корпус, новая столовая, новая баня. Наши деревянные казарменные бараки заменило кирпичное четырехэтажное здание. Все деревянные строения, творения рук пленных немцев, канули в Лету. Спросили на проходной, как пройти к прапорщику Богдану Якубиву, сержант назвал номер дома и квартиры и пропустил беспрепятственно. Военторговский магазинчик так же, как и в прошлом, ютился у проходной, а в нем торговала тетя Лида, наверное, вечная. Она сразу узнала меня, несмотря на мой изменившийся статус, через несколько минут я узнал все новости. Оказалось, что командование части полностью изменилось, мой взводный уехал служить в Германию, наш сосед по учебному корпусу майор Медведев живет здесь, но служит в Москве в должности коменданта академии имени Жуковского, подполковник Данилов на пенсии и работает слесарем в автошколе, которая продолжает существовать в части. Прапорщик Якубив теперь старшина автороты, а прапорщик Евгений Митюков — начальник вещевого склада. Еще многое мы, наверное, узнали бы, задержись хоть на несколько минут, но на дороге, ведущей к штабу, появился сам Евгений Николаевич Митюков. Встреча наша была радостной. У меня от совместной службы с этим человеком остались самые светлые воспоминания. Он куда-то очень спешил, пообещал к вечеру забежать к Богдану и выполнил свое обещание. У Богдана по квартире бегало уже двое малышей, мальчик и девочка. Жена принялась за дела кухонные, а мы предались воспоминаниям о службе. Богдан рассказал, что недавно совсем к нему заезжал Борис Гегидзе, наш бывший ротный "каптер". В огромной кепке и с модным дипломатом в руках, он говорил, что теперь крутится в большом бизнесе, а в столицу прибыл по важным делам. К вечеру квартира нашего гостеприимного хозяина пополнилась Анатолием Бабийчуком   (земляком из села Кумары), Борисом Тимофеевым и  Евгением Митюковым. Было что вспомнить. Разговоры снова длились до утра — впереди был выходной день. В Голицыно вернулись к вечеру. Никто нас не искал, полковник Сахарчук в расположении части не появлялся.
    Зато на следующее утро меня ждала очередная неожиданность. Наш курсовой вызвал меня к себе в кабинет, я ждал разборок, потому что за несколько дней до этого кто-то из шутников прибил ему тапочки гвоздями к полу.
    Но разговор состоялся на совсем другую тему. Он объявил, что с самого начала присматривается ко мне и считает, что я могу занять вакантную должность замполита дивизиона.
    Я ответил, что его желание не есть свершившимся фактом и пока я закончу обучение на экстернате замполит может быть назначен.
     Так оно и случилось. За неделю до окончания курсов в дивизион Сахарчука прибыл замполит, майор лет сорока, из Дальнего Востока. Полковник сказал, что очень сожалеет, что так получилось, извинился за преждевременность своего предложения, а я сказал ему, что обладаю даром предвидения, и ни о чем не сожалею. 

Через несколько дней наш начальник училища генерал-лейтенант Чиркин вручил нам дипломы и нагрудные знаки об окончании нами среднего военного училища. Это знак  имел овальную форму, в центре его на фоне белой эмали две прописные буквы "ВУ". Сразу же наши юмористы занялись их расшифровкой: "выпустили—упрятали", "Ванька—умный", а благодаря белой эмали еще и "бычий глаз". Так я и распрощался с Москвой, в очередной  для меня раз.